- Погоди отпевать, - несколько раздраженно бросил Путт и позвал негромким голосом: - Шмайсер! Ты жив, барон недоделанный?

   - Пока здоров, и даже царапин не получил, - ехидный голос немедленно отозвался из дальнего утла пещеры, - но что дальше будет, не знаю!

   - Тогда не спрашивай, а запали свечку, черт знает, где она валяется!

   Получив от Фомина тычок по ребрам, Путт заворчал:

   - Ты чего, Федотыч? И так все ноет, как будто черти всю ночь на мне плясали…

   Договорить он не успел, заново схлопотав от Фомина, но уже увесистую плюху:

   - Слышь, ты, - Фомин, кряхтя, усаживался, - языком-то не чеши, а то явится, сам знаешь кто, и точно попляшет на наших бренных телах!

   - Да ладно! - Путт смущенно засопел. - Вся эта… - он пожевал, - ситуация такая необычная, что ли, и Марена эта, и болото…

   - Час от часу не легче! - Фомин воскликнул в полный голос, закашлялся от пыли. - Тебе, дураку, сейчас по башке дать или сам угомонишься?

   - А чего такого-то? Чего я сказал-то?

   - А то! - Фомин еще раз покашлял, прочищая горло. - Слышал, как люди мудрые говорят: не буди лихо, пока оно тихо! Это не твои дойчляндские вервольфы и ундины, сказки братьев Гримм про пряничный домик! Ты еще раз её позови, авось и заглянет к тебе на свиданку! С близнятами она нонче помиловалась, и где они? В костяные леса припожаловали за Калинов мост! Или ты предпочитаешь Валгаллу? Тут такие дела всегда творились, что молодые парни вмиг седели…

   - Да ну! - Путт нервно хихикнул. - Напущал страху! Тебе бы, дедушка, ребятишек пугать сказками страшными!

   - Ну-ну! Сам в штаны не напущай!

   - Федотыч! А ты откуда это все знаешь? - Шмайсер как-то незаметно перешел на ты.

   - Я же говорил, мы ведали всегда!

   - Так ты - колдун?

   - Да! - почти заорал Фомин. - Замолчи, а! Так! - он обратился к темноте, но каждый ощутил на себе его взгляд. - Ребята, я не шучу! Давайте прекратим этот разговор! Кто еще ляпнет что лишнего, пеняйте на себя!

   - Я же говорил, - пробурчал откуда-то из угла Попович, - колдун!

   - Еще раз скажешь такое… - Фомин набрал воздуха в грудь, обдумывая одновременно самые немыслимые кары.

   - И кое-что из полезных частей организма тебе больше не пригодится никогда! - резюмировал Попович.

   И было это сказано с такой вселенской печалью в голосе, что Фомин не просто засмеялся, а заржал. Следом за ним загоготали, держась за животы, остальные. И напряжение схлынуло, оставив после себя приятное чувство - мы живы сейчас, и этого довольно.

   Такова психология солдата во все времена - день прошел, ты живым остался, значит, радуйся. А потому печаль по погибшим скоро проходит, на войне, как нигде, все под смертью ходят, а потому нужно извлекать любую мелочь для радости. Ибо когда убьют, не будет у тебя времени для скорби, ничего не будет, только холмик земли, и то при большой удаче…

   - Вот-вот! - Фомин всхлипывал от смеха, утирая слезы. - Живы будем - не помрем! Шмайсер! Хорош лыбиться! Свечку-то запали!

   Стрелок-радист зашарился в темноте, с грохотом свалив что-то с печки, и гнусно высказался про данную человеку в ощущения реальность. Видать, больно ушиб колено. И облегчил душу…

   - Кстати! Хоть шкура твоя тевтонская, а ругаться по-нашему ты хорошо научился!

   - Да ну его, Семен Федотыч! - Путт поморщился.