| Между нами полтысячи лет и тысячи километров, но сходна ситуация. Хлодвиг, предводитель франков, давших название стране - но сами они не французы и вообще не совсем еще народ, а разноплеменная воинская прослойка. Я же - предводитель русов (именно русов, приморских русов - не русских), которые... Предводитель... Мыла нет - вместо него комок пенящейся глины, пропитанный благованиями. И этой глиной, смывая вьевшийся пот, грязь и свечную копоть, меня натирают узкие девченочьи руки... - Повернись, мой повелитель, чтобы я могла отмыть тебе спину. Я поварачиваюсь. Глина пенясь, окутывает лопатки - от нее исходит тонкий аромат мирта, благородных смол, еще чего-то... Потом по спине проходится губка, мягко и нежно, но с рассчетливой, бережной силой... Конечно, бесполезно выговаривать ей за "повелителя", все равно будет звать так. Вот уже два года зовет - из тех почти четырех, что мы вместе. И раньше бы звала, да неведом был ей язык. Как это случилось? Тогда в Преславец как раз прибыл очередной торговый корабль - булат, шелка, невольники... Ну, шелк у них не брали вовсе: не к лицу он воинам, разве что сам я как-то, оттянув растерявшемуся купцу пояс штанов,под дружный хохот кметей сыпанул туда горсть золота, цену шелкового плата и тут же порвал надвое драгоценную ткань, обернул в нее ступни ног. И, присев, чтобы надеть сапоги поверх обмоток, различил в невольничей толпе лицо. А различив, задержал на нем взгляд. И все, ничего более. Когда я под вечер пришел в оружейную, где ночевал с ближней дружиной, я сперва удивился перемене - отгородили мое ложе занавесью из шкур. Только одернув эту занавес, я увидел и понял. Увидел. Понял. Ценный товар молодые рабыни, завозят их даже из самых дальних краев - из земель ципьских, с берегов Черного моря... Настолько ценный, что им не клеймят тела и даже не бесчестят дорогой - девы стоят больше. Кто-то проследил за моим взглядом, прочел мысль, невысказанную мысль, в которой я сам себе не признался. Швырнул ли проследивший торговцу пригоршню монет, как я - или приставил к горлу острограное железо? Это неважно. Важно то, что она ждала меня, сидя на ложе-скамье под развешенным в ряд оружием. И из одежды на ней оставалась только цветная лента в волосах... Девочка это была, даже не девушка - вряд ли больше четырнадцати. Сейчас она тоже по нашим меркам совершеннолетней не считается. А здесь в этом возрасте уже можно иметь сына или вести счет убитых тобой людей на десятки. Раньше вступают в жизнь. Раньше и выходят. (По каким "нашим" меркам, дубина?! Забудь, забудь об этом, нечего бередить!). Ох и пожалел: наверно, проследивший-за-взглядом о своем поступке!. Еле заметно, паутинным касанием, ее пальцы гладят длинный рубец - с такой осторожностью, будто это все еще зияющая рана. Нет, в битве я не поварачивался спиной, просто сверху, из крепостной бойницы низверглось копье, глубоко вспоров мышцы вдоль хребта. И не выжить бы - но она знала целебные травы и знала, как сшивать шелковиной живую плоть. "Точки жизни", нажим на которые способствует лечению тоже были ей ведомы - кто научил, когда успел? Не знаю, не говорили мы о прошлом, словно не было его. Словно жизнь наша началась с той ночи. Ночи Одернутого Занавеса. ...Тогда я опустился на волчий мех рядом с ней, обнял за вздрогнувшие плечи и до утра сидел, щекоча дыханием ухо, шептал слова, непонятные ей, не запомнившиеся мне, но ласковые, успакаивающие. Вокруг разноголосо храпели воины (спят или прислушиваются?) - и ничего у нас не было в ту ночь. И в следующую ночь не было, хоть я и перебрался из оружейной в шатер (зароптали дружиннички, один даже шутку скабрезную отпустил - но не договорил ее, шутку, ибо нелегко шутить с челюстью разбитой...). Я мог уже позволить себе такие штуки в хлодвиговом духе - мог, да не очень, не безоговорочно. Поэтому назавтра, благо как раз штурм предстоял (ничего себе - "благо"!), я весь бой был в первом ряду, первым же ступил на первую осадную лестницу, своим примером одушевляя... Ну и нарвался - на копейщика справного, рукастого. |
