Команда моих гомиков угрожающе заворчала.

— Вопрос провокационный, — с достоинством произнес я. — Но мне скрывать нечего, я отвечу... Ответ мой будет: да!

По залу пробежал шумок. Горбатый телеоператор, прилипнув к камере, поймал меня в объектив. Дуся Кораблёв с неудовольствием мотнул головой: по его мнению, этот постыдный факт моей биографии не следовало афишировать.

— Да, — печально повторил я. — У каждого из великих людей бывали ошибки. Клинтон покуривал травку, Горби рекламировал пиццу, а ваш покорный слуга в семнадцать лет любил женщину... Она была баронесса.

— Баронесса? — раззявил пасть прыщавчик из «Листка».

— То есть тогда она была простой десятирублевой девочкой по вызову, — поправился я. — Но потом вышла замуж за барона и уехала с ним в Дюссельдорф. Больше я ее не встречал.

— И как ее звали? — вцепился в меня этот юный Квазимодо, почуяв сенсацию.

— Друг мой, — с легким укором заметил я. — Порядочные люди хранят такое в секрете...

Любопытный уродец разочарованно сморщился, напряженный диктофон в его руке увял.

— ... Но вы такой милашка, — продолжил я, нагло разглядывая громадный прыщ на его носу, — что вам я не могу отказать. Баронесса фон Мекк. Две буквы «к» на конце, как у слова «гонококк». Фон Мекк. Можете так и написать в своей газетке...

Осчастливленный практикант плюхнулся на место, прижав к груди диктофон с сенсацией внутри.

Я немного помолчал, ожидая, что кто-нибудь из журналюг спросит, не баловался ли я в молодости сочинением музыки и не носил ли заодно фамилию Чайковский? Но нет, все дружно приняли к сведению новый факт из биографии писателя Изюмова. Только эрудированный Рапопорт с иронической миной посмотрел на меня, на стадо своих коллег — и смолчал.

— Давайте вопросы посерьёзнее, — предложил я. — В конце концов, я баллотируюсь в президенты, а не в ваши мужья.

В первом ряду поднялся незнакомый пышноусый тип, похожий на политолога. Почему-то все надутые самодовольные типы, которые мне встречаются, оказываются политологами.

— Ваше отношение к этническим конфликтам на Кавказе? — требовательно спросил он.

— Какое может быть отношение? — пожал я плечами. — Разумеется, отрицательное. Папахи, вонючие бороды, нестриженые ногти. Никакого понятия о личной гигиене... Нет, я так не могу!

Теперь вопросы уже шли один за другим, без перерыва.

— Вас упрекают в нецелевом расходовании средств, которые вам выделил Центризбирком, — заявил какой-то суровый крендель, обсыпанный перхотью. — Будто бы все средства вы потратили на модную одежду и покупку автомобиля марки «Линкольн», точь-в-точь, как у ныне действующего Президента... Правда ли это?

— Чудовищная ложь, — ответил я. — Во-первых, то барахло, что я накупил, к настоящей высокой моде отношения не имеет. Настоящие штучки от Лагерфельда стоят столько, что вашему Центризбиркому за них триста лет горбатиться... Во-вторых, мой «Линкольн» не такой, как у Президента, а на одиннадцать сантиметров длиннее! Послезавтра его растаможат, сами убедитесь.

Даже сумеете лично измерить, когда я на нем приеду голосовать... Наконец, о нецелевых тратах. К вашему сведению, я расходовал деньги также и на наглядную агитацию. Например, мы напечатали плакаты и листовки, которые кто-нибудь из вас наверняка видел.

— Видели-видели! — подскочил вверх Рукосуев из «Вестника», будто его ущипнули за ягодицу. — Но почему вы развешиваете свои листовки в общественных мужских сортирах?

— А в каких же сортирах прикажете их развешивать? — удивился я. — В женских, что ли?

Из третьего ряда раздались бурные и продолжительные аплодисменты.