— Ну это видно, что работа ученическая, сырая совсем, — закивал он с заметным воодушевлением. — Значит, самоучка? Из этого… как его…

— Праджиса.

— Да, точно.

— Ну… да, в целом, да.

— А что за род у тебя? — продолжил он. — Никогда про Духовых не слышал. Чем занимаетесь?

Мысленно я возвел глаза к небу. Как же топорно…

— Понятия не имею, — ответил я вслух. — Я сирота. Недавно только собственником стал, да и то повезло.

— Ха! — хохотнул он, кажется искренне удивившись. — Реально что ли?

— Да.

— Ну дела… ты угощайся, кстати… За мой счет, вряд ли у вас в Праджисе такие рестораны есть.

Официантка как раз в этот момент расставляла на столе чайнички, чашки, блюдца с блинчиками.

Отказываться я не стал. Не сказать, чтобы местный повар пек лучше Бомби, но несчастные случаи с серьезными травмами тут почти наверняка происходили реже. Этот момент я оценил.

— Касательно артефакта твоего, — протянул Соловьев еще чуть позже. — Знаешь что я думаю… Я, пожалуй, куплю его у тебя. Понятно, что ничего особо оригинального в нем нет, но помогу, так сказать, юному таланту. Нужна будет документация под патент с расписанной технологией, ну и образцы, которые у тебя есть. Лучше штук пять. Есть у тебя столько?

— Наверное есть, — ответил я.

— Вот. Отлично.

— А сколько заплатишь?

Этот вопрос впервые за все время разговора заставил Соловьева нахмуриться. Не меньше минуты он молчал… а потом снова улыбнулся.

— Так и быть, — протянул он. — Двадцать тысяч. Минус юридические издержки, разумеется. Сам понимаешь, патент еще оформить нужно будет.

Охренеть. Как бы тут еще в долгу не остаться…

— Знаешь, Павел… — произнес я. — Павел ведь, да? Давай подождем до окончания конкурса, а там уж решим.

— Не вариант, — качнул он головой. — Сейчас. После мне это неинтересно будет.

Вот как. Хм…

— Видимо, тогда ничего не получится, — ответил я.

Надо отдать должное, беситься или как-то выходить из себя Соловьев не стал. Довольно долго он просто на меня смотрел, потом сказал:

— Знаешь, Лена твоя и правда красотка. Вряд ли кто-то удивится, если впервые оказавшись в большом городе, она решит в нем остаться. И даже не предупредит никого…

Вот это уже было не очень хорошо. Потому что я чувствовал, что это был не совсем блеф. Соловьев реально мог что-то такое устроить.

— Это угроза? — спросил я.

— Что? Угроза? — и снова широкая улыбка, — Нет, конечно. Просто предупреждение.

Он помолчал несколько секунд, и добавил:

— Пятьдесят тысяч. Это мое последнее слово.

Надо же. Не такой уж и идиот, каким сначала показался. Сначала кнут, потом пряник. Все по науке.

— Понятно.

Глядя на то, как вальяжно Соловьев сидел, развалившись в кресле, я подумал, что он, наверное, один из тех редких людей, в которых не было даже крошечной капли чувствительности культиватора. Иначе бы он обязательно ощутил бы хоть какую-то тревогу. Потому что в этот момент он был по-настоящему близок ко смерти.

Убийство — акт разрушения. И плата, которая последует за убийство невиновного, скорей всего уничтожит Мастера Перемен. Но когда речь идет о ком-то, кто сам готов убивать, руки у Мастера оказываются развязаны.

В тот меня скорее остановила скрытая камера, которая вела запись происходящего в кабинете.