|
Я это к чему. У нас в стране слишком мало свободы и слишком много запретов. Погоди, Мераб, дай договорю. Большинство запретов – никто даже не знает, зачем они введены, просто чтобы чего не вышло. Я намерен это изменить. Не сразу. Но изменить. Но дело в другом. Вот вы – боретесь за свободу и права человека. Хельсинская группа… ну допустим. Я готов это принять. Но ты видишь, что свободу многие понимают по-разному?
– Это как? – По-разному. Для кого-то свобода – это права человека и гражданина. Я гражданин, а гражданство предполагает права. И обязанности тоже. Но я – гражданин, один из многих, я не лучше и не хуже других. Это я готов даже принять. Но есть другие. В том числе в грузинской Хельсинской группе. Они считают, что свобода – это свобода быть грузином в Грузии. И тот факт, что они грузины – делает их лучше других. Не замечал? … – Молчишь. Такая вот свобода – это свобода за чей-то счет. Я заслуживаю свободы, а ты – нет, потому что у тебя фамилия неправильная, ты приезжий и тебе вообще нечего здесь делать. Так за какую свободу вы – боретесь? … – Говори, Мераб, я слушаю. Вы же не раз говорили, что вам рот затыкают. Ну, вот, перед тобой генеральный секретарь. Скажи, что думаешь. Мамардашвили покачал головой – Умно, Михаил. Очень умно. – И? – Ты пытаешься нас разобщить. И делаешь это умно, умнее, чем КГБ Я удивился. И разозлился одновременно – Слушай, Мераб. Я понял твою мысль. Государство так сильно, что против него допустимы любые средства – вранье в том числе. И можно стакнуться с любыми союзниками. А тебе не мерзко? Тебе не мерзко понимать, с кем ты на самом деле находишься в одной лодке? И тебе не страшно думать о том, а что будет, если вы каким-то чудом победите. И государства, которое запрещает – больше не будет. А вы окажетесь наедине с сами собой. Союзники, которые союзники только пока есть общий враг. И больше – ничего общего, а так – глотку бы друг другу перерезали. Ты знаешь, кто такой Гамсахурдиа, но молчишь. И это… как у вас там – жить по совести? – Да, по совести. И я понимаю, что у нас совесть уже не чиста. Но знаешь, я не так уж отличаюсь от Гамсахурдиа, я тоже считаю, что национальное возрождение Грузии должно начаться с ее освобождения. И знаешь, почему? … – Потому что вы, большевики – как тот черный кобель, которого не отмоешь добела. Вы играли и играете на низких чувствах толпы. Вы – ее вожаки. Вы не воспитываете, вы потакаете. Что вы принесли в Грузию? Низость и дикость. – И деньги – сказал я – Да, и деньги – согласился Мамардашвили – на эти деньги у нас цветет наркомания, двадцатилетние бросают институты и разъезжают на Волгах, идет спекуляция. Это все – дикость, дикость народа, дикость общества и в основе всего – вы. У нас просто нет хорошего примера для подражания – а есть дурной. То есть вы. Поэтому, извини, Михаил, но я не буду с вами, с тобой сотрудничать. Не хочу испачкаться. Не хочу. Мне жаль тебя. И жаль Раису. Может ты и хочешь изменить что-то к лучшему, но у тебя не получится. Лучшее что ты можешь сделать – идти в Европу. Вот все что я имею сказать. Мамардашвили, наконец, высказался и умолк. А я смотрел на него и думал – да… Прав был Ленин, говоря про то, что интеллигенция это не мозг нации, это ее… Но последнее слово – я все же оставил за собой. – Ты прав, Мераб. Знаешь, я тебе могу без задней мысли это сказать – ты прав Мамардашвили смотрел на меня через очки совиными, удивленными глазами – Да, у нас было много ошибок в прошлом и вероятно, будут и в будущем. |
