Изменить размер шрифта - +
Она стала той стеной, которая разделила отца и сына. Игорь Андреевич недоумевал: Сергей полностью оправдал мать, которая первая (так теперь ему виделось) предала их. И не простил женитьбы отцу. Более того, в Ирине он увидел врага — ни разу за четыре года не приехал погостить. Если звонил иногда по праздникам, а трубку снимала Ира, говорил с подчеркнутой иронической вежливостью. Обращался — «мачеха».

Уезжая, отец пытался оставить денег. Сын не взял. Сказал:

— Я теперь один. Мне много не надо, заработаю. А вот генеральше пригодятся.

Расстались холодно. Зря, это была их последняя встреча, по крайней мере — на земле.

Четвертого июля, в тот самый день когда майора Петрова уволили из МВД, а Профи выписался из больницы, произошло еще одно событие. С самого утра было жарко, душно, на вторую половину дня синоптики неуверенно прогнозировали: «возможны дожди, грозы».

Сотрудники ЛОВД проводили рейд в пригородной электричке Сосновского направления. Наряд в составе старшего сержанта Юрченко, сержанта Гордеева и стажера Ачалова вяло продвигался по поезду в сторону головного вагона. Поезд шел в Питер. На перегоне Орехово-Лемболово, в тамбуре четвертого вагона, стажер (он шел первым) заметил курящего мужика. Нарушение сколь незначительное, столь и традиционное. Ну, стажер, флаг тебе в руки. Ачалов представился и предложил гражданину немедленно потушить сигарету и заплатить штраф за административное правонарушение. Мужик сигаретку без пререканий затушил, а от штрафа попытался отвертеться: нет, мол, денег. Последние на билет потратил. Билет, действительно, вот он. Бдительный стажер поинтересовался документами. Выяснилось, что нет и документов.

Пока происходил этот обычный в таких случаях диалог, двое старших наставников стажера безучастно стояли рядом. Юрченко автоматически разглядывал пассажиров в вагоне сквозь грязноватое стекло тамбура. Гордеев читал непристойный стишок, на стене. Их безучастность в происходящем объяснялась двумя причинами. Первая: эпизод совершенно заурядный, интереса не представляет. Вторая — еще более прозаическая: стажер им мешал. Народишко в электричках разный едет. Тот же курильщик, заяц, поддатый, а это — трешка, пятерка, чирик. Мелочь, но все равно. А бывает и посолидней. А тут посадили на шею этого стажера-вояжера. Кто его знает, что за гусь. Приходится действовать строго по инструкции, теряя при этом почти законный приварок. Премиальные, как говорил Гордеев, всегда при этом похохатывая.

— Вы еще и нетрезвы. Вам придется пройти с нами в отделение на ближайшей станции.

Юрченко слышал за спиной голос стажера. «Давай, давай, салага, — подумал он, — медальку заслужишь». Мужик что-то ответил, но сквозь грохот колес старший сержант не расслышал. В тамбуре шумно: одна половинка двери сломана и не закрывается. Поколение, выбравшее «пепси», громило поезда быстрее, чем их успевали ремонтировать. Вагоны с выбитыми стеклами и разломанными скамьями, заклиненными и перекошенными дверьми стали нормой. Так же, как настенная «живопись», пустые бутылки и брошенные шприцы.

Стажер продолжал свой сольный номер:

— Покажите содержимое сумки, — веско сказал он.

«Нравится он себе сейчас, — подумал Юрченко, — страж закона». Усмехнулся в усы. Восемь лет в ментуре, всяких товарищей по оружию насмотрелся. В молодом стажере он быстро и безошибочно определил типичного представителя той породы, которой более всего нравится власть. Нравится «прессовать»…

Мужик снова негромко ответил, но старший сержант опять не расслышал. Жарко, блин… Будет дождь или нет? Пивка бы сейчас.

Гордеев наконец-то дочитал стишок и перевел взгляд на похабный рисунок. В глазах светится неподдельный интерес. Вот придурок озабоченный. Ачалов тем временем, явно наслаждаясь собой, продолжал:

— Отказываетесь предъявить? Придется пройти с нами.

Быстрый переход