— Андрей Викторович, вы извините, что не напечатано, а от руки написано… Возможности не было… И это — единственный экземпляр.

— Не волнуйтесь, — хмыкнул Обнорский. — У меня не пропадет.

— Я не к этому, — смутился Владимир. — Извините… А когда… Когда вы сможете просмотреть?

Андрей вздохнул и пожал плечами:

— У нас сейчас запарка в агентстве… Зайдите недели через две…

Гость закусил губу и потер рукой щеку со шрамом:

— Андрей Викторович… Вы простите… Через две недели меня уже наверняка не будет в городе… У меня обстоятельства.

«Да что он все время про обстоятельства говорит, — с легким раздражением подумал Серегин. — У кого их нет, этих обстоятельств». Но потом посмотрел в глаза Владимиру и понял — нет, не понял, а интуитивно почувствовал, — что тот не врет. У него действительно обстоятельства, и, видимо, какие-то очень непростые.

— Хорошо, — сказал Обнорский. — Через неделю вас устроит? Точнее, через восемь дней, во вторник. По понедельникам у нас летучки… Что это получается у нас — 23 февраля… Как раз праздник… М-да… Устроит этот день?

— Да, конечно.

Посетитель, видимо, обрадовался, потому что губы его искривила странная усмешка, которую он, наверное, считал улыбкой. Так усмехаются люди, которые когда-то умели хорошо улыбаться и заразительно хохотать и которых жизнь долго, очень долго переучивала… Он заторопился, но уже в дверях кабинета обернулся:

— Так, значит, я 23 февраля захожу?

— Да, — кивнул Обнорский. — Всего доброго, до встречи.

— До встречи.

Гость закрыл за собой дверь, оставив Обнорского в кабинете одного.

Андрей вовсе не собирался читать эту рукопись сразу, в тот же день, — работы было полно, да и не ожидал он от этой папки ничего особенного, честно говоря.

Однако, сделав несколько срочных телефонных звонков, покрутившись по агентству и отдав несколько распоряжений сотрудникам, Андрей вдруг понял, что странный гость, который толком даже не представился, не выходит у него из головы. С досадой внутренне крякнув, он скомкал разговор с Максом Кононовым, которого продирал в коридоре за историю с «Калейдоскопом», вернулся в кабинет, достал рукопись из ящика стола, разложил страницы перед собой и начал читать…

…К почерку он привык уже где-то на третьей странице, а читать Обнорский умел очень быстро. Через час он выглянул в приемную и глухо сказал Ксении:

— Я занят, ко мне никого не пускать.

Ксюша удивленно кивнула, а Обнорский снова сел за стол. Закурил и пошел по рукописи дальше. Он не заметил, как пепельница оказалась переполнена окурками… Перевернув последнюю страницу, машинально сложил аккуратно все листы и снова убрал их в верхний ящик стола, а потом невидящим взглядом уставился в окно, выходившее на внутренний дворик Суворовского училища…

ФРАГМЕНТ ПЕРВЫЙ

16 мая 1997 года Санкт-Петербург

Ночью прошел дождь. Мощным потоком он пролился на спящий город, и весеннее утро было свежим и чистым. Пахло землей и нежной майской листвой. В лужах отражалось солнце. Вишневая «четверка» медленно катилась по мокрому асфальту. В конце квартала автомобиль свернул в «карман» и остановился у детской площадки. С этой точки нужный подъезд просматривался отлично. До начала операции оставалось пятнадцать минут.

В двухстах метрах, не видимый ни из «четверки», ни из подъезда, в это же время остановился невзрачный серый «Москвич». Пиня с Бойцом угнали его сорок минут назад. А присмотрел его Пиня загодя.