Распугивая затаившуюся в тени черных акаций живность, «Дуглас» описал над равниной широкий, со стороны кажущийся томительно неторопливым круг и решительно пошел на посадку. Его закрылки опустились, круглый нос задрался; сухая трава справа и слева от полосы легла и заструилась на поднятом бешено вращающимися винтами ветру, по полосе побежали красноватые смерчи. Наконец обутые в лысую резину колеса шасси коснулись земли; самолет тяжело подпрыгнул, снова нащупал под собой твердую опору, покатился, натужно ревя включенными на реверс двигателями, опустил нос и, притормаживая, вздымая целые тучи пыли, устремился в конец полосы. Пилоту удалось остановить машину буквально в паре метров от ее конца, и майору показалось, что тут не обошлось без маленького чуда; во всяком случае, когда «Дуглас» катился мимо, он отчетливо видел в окошке кабины летчика, который держался обеими руками вовсе не за штурвал, а за собственную курчавую голову.

Огромные пропеллеры вращались все медленнее и наконец остановились, слегка покачиваясь из стороны в сторону. Майор уронил на землю окурок тонкой сигары и, выходя из машины, наступил на него подошвой высокого, начищенного до антрацитового блеска армейского ботинка. Повинуясь небрежному жесту его левой руки, солдаты выбежали на полосу и замерли, выстроившись в шеренгу, долженствующую изображать собой почетный караул. Случай был в меру торжественный, хотя говорить о признании международным сообществом и установлении дипломатических отношений пока не приходилось. Нынешний работодатель майора Аль-Фахди называл сегодняшнее событие первым шагом на пути к этим приятным вещам, а также к укреплению государственности и международного авторитета молодой республики. По крайней мере, так он говорил, выступая на митингах и пресс-конференциях, хотя майор не без оснований подозревал, что на уме у этого черномазого клоуна что-то иное — не столь возвышенное, зато куда более конкретное.

Впрочем, это были дела его превосходительства, совать в которые нос майор Аль-Фахди считал ниже своего достоинства; что он знал наверняка, так это то, что от прибытия долгожданных гостей напрямую зависит его личное финансовое благополучие. Молодая республика в лице ее так называемого президента задолжала сведущему в стратегии и тактике партизанской войны арабу кругленькую сумму, и посадка в аэропорту Лумбаши ископаемого «Дугласа» означала, помимо всего прочего, что теперь эта сумма находится в распоряжении его высокопревосходительства. Уверткам и ужимкам этого ряженого орангутанга пришел конец; майор твердо намеревался еще до заката получить сполна все, что ему причитается. А причиталось ему немало. Государство, которому он сейчас служил, своим возникновением было во многом обязано ему, и не далее как сегодня он известил господина президента о том, что, подобно джинну из арабской сказки, умеет не только строить на пустом месте царства, но и превращать построенное в дымящиеся руины. Майор Аль-Фахди не читал Гоголя и никогда не слышал о Тарасе Бульбе, но суть сказанного господину президенту в утренней беседе с глазу на глаз по поводу дальнейших проволочек с выплатой жалованья сводилась к сакраментальному: «Я тебя породил, я тебя и убью».

Впрочем, майор надеялся, что таких крутых мер удастся избежать. Господин президент хорошо знал, на что он способен, и, надо отдать ему должное, был достаточно разумным человеком с развитым инстинктом самосохранения, который, как твердо рассчитывал араб, в решающий момент должен был возобладать над жадностью. Кроме того, недавно появившаяся на карте Африканского континента независимая республика по-прежнему нуждалась в услугах опытного военного советника: ее до сих пор никто не признал, а государство, от которого господин президент не без помощи Аль-Фахди оттяпал чуть ли не половину территории, вовсе не было от этого в восторге. Вдоль зыбкой, ежечасно меняющей очертания и никак не обозначенной границы не утихала стрельба; поговаривали о появлении у противника танков и даже боевых вертолетов.