— Джейсон, ты надо мной потешаешься.

— Ничего подобного.

— Ещё как потешаешься. Но я не обижаюсь. Я и вправду отстала от жизни. В газеты не заглядывала уж лет десять. Там того и гляди на твоего папашу нарвёшься, глаза б мои на него не глядели. А по телевизору я только вечернюю драму смотрю. А там никаких марсиан. Я как Рип ван Винкль. Слишком долго проспала. И мир, в котором я проснулась, мне не нравится. Те его части, которые меня не пугают, — она махнула рукой на телеэкран, — поражают абсурдностью.

— Мы все Рип ван Винкли, — утешил её Джейсон. — Всем нам пора бы проснуться.

Настроение Кэрол улучшалось одновременно с улучшением состояния Джейсона, она с интересом вникала в его историю, интересовалась прогнозом.

Я рассказал ей о его недуге, об атипичном рассеянном склерозе, в котором во времена, когда Кэрол получила диплом врача, ещё никто толком не разобрался. Я вдавался в детали болезни Джейсона, чтобы увильнуть от описания цели процедур, свидетельницей которых она стала. Она этот мой маневр поняла и приняла. Главным для неё оставалось то, что кожные покровы Джейсона постепенно приходили в норму, что он чувствовал себя всё лучше, а анализы крови, проведённые в лаборатории в Вашингтоне, не давали поводов для беспокойства.

О «Спине» она отказывалась говорить с каким-то религиозным упорством, очень не любила, когда мы с Джейсоном обсуждали всякие космические темы в её присутствии. Я снова вспомнил рассказанный мне Дианой давнишний стишок о младенце, который не заметил, как его сожрал медведь.

Кэрол пожирало целое медвежье семейство, начиная с самого большого — «Спина», и кончая крохотным — молекулой этилового спирта. Похоже, что она могла бы позавидовать младенцу из стишка.

Диана позвонила мне на мобильник, пренебрегая домашним телефоном Кэрол. Произошло это через несколько дней после выступления Вана в Генассамблее ООН. Я очень удачно оказался в своей спальне, за Джейсоном присматривала Кэрол. Ноябрь выдался дождливым, разговор проходил под перестук капель дождя по оконным стёклам.

— Ты в «большом доме», — сообщила мне Диана.

— Кэрол сказала?

— Да. Я ей звоню раз в месяц. Образцовая дочь. Не всегда она, правда, достаточно трезва, чтобы говорить. Что с Джейсоном?

— Длинная история. Но ему намного лучше, беспокоиться не о чем.

— Мне такие заверения никогда не нравились.

— Понимаю. Но это правда. Опасность миновала.

— И это всё, что ты мне можешь сказать?

— Пока что всё, — подтвердил я и сменил тему: — Как там у вас с Саймоном? В прошлый раз ты говорила, что вас по судам таскают.

— Ничего хорошего. Мы уезжаем.

— Куда?

— Во всяком случае, из Финикса. Храм закрыт. Пока что временно закрыт. Ты об этом не слышал?

— Нет. — Откуда бы я узнал о каких-то неурядицах какого-то захолустного храма какой-то мелкой секты на Юго-Западе? Диана пообещала сообщить мне новый адрес, мы поговорили ещё о чём-то, распрощались.

И в тот же вечер я услышал об их «Иорданском табернакле».

К нашему удивлению, Кэрол вдруг захотелось посмотреть последние новости. Джейсон, несмотря на общую слабость и усталость, тоже бодро глядел на экран, и мы высидели сорок минут международного бряцания оружием и дежурных улыбок высокопоставленных слуг разных народов. Сообщили и о том, что Ван Нго Вен прибыл в Бельгию для встреч в Брюсселе с важными шишками Евросоюза, отрадная новость прилетела из Узбекистана, где, наконец, удалось освободить от кольца блокады передовую базу морской пехоты США.

Затем программа перешла к СПАССА и израильскому молочному животноводству.