Корова окончательно выдохлась, потуги прекратились. Я отпустил цепь.

— Иди, сынок, напейся. Потом продолжим.

— Надо хоть руки вымыть.

— Ну и вымой. Только поживей.

Я сполоснул и дезинфицировал руки. Сорли исподлобья внимательно следил за мной. Он цепь не выпустил, но ружьё стояло у изгороди, стоило лишь руку протянуть.

Я подошёл вплотную к Саймону и, принимая бутылку, прошептал ему:

— Диане ничем не поможешь, пока она здесь. Надо увезти её отсюда. Понимаешь? И без твоей помощи я этого сделать не смогу. Нам нужна надёжная машина с полным баком, и лучше бы погрузить туда Диану, прежде чем Кондон поймёт, что телёнок мёртв.

Саймон ахнул:

— Умер? — Слишком громко, но ни Сорли, ни Кондон, казалось, ничего не заметили.

— Телёнок не дышит, — всё тем же шёпотом сообщил ему я. — Корова тоже скоро его догонит.

— Но красный? Он красный? Без пятен?

— Саймон, очнись! Пусть он красный, как пожарная машина, но Диане-то от этого не легче.

Он глянул на меня, как дошкольник, которому сообщили, что сбежал его любимый щенок. Куда девалась его былая безграничная самоуверенность, когда он обменял её на застывшую в глазах перманентную удивлённость? Случилось ли это разом, или радость покидала его, как песок пересыпается из верхней половины песочных часов, тонкой струйкой?

— Спроси её, хочет ли она уехать, — не ослаблял я напора.

Если она ещё в состоянии отвечать. Если она ещё помнит, что я с ней разговаривал.

— Я люблю её больше жизни, — прошептал Саймон. В глазах его выступили слёзы.

— Скорее сюда! — крикнул Кондон.

Я выглотал уже половину бутылки. Свежая чистая вода — лучший напиток на всей планете.

И вот я уже рядом с Сорли, под управлением Кондона, приспосабливаясь к предсмертным судорогам коровы, мы вытягиваем из неё погибшего телёнка.

Завершили мы эти такелажные работы около полуночи. Трупик телёнка валялся на окровавленной соломе, передние ноги подмяты под обмякшим туловищем, безжизненные глаза налились кровью.

Кондон с минуту постоял неподвижно, потом слегка повернул голову в мою сторону:

— Может быть, можете что-нибудь предпринять?

— Я не Господь всемогущий, чтобы воскрешать мёртвых, — огрызнулся я и наткнулся на предостерегающий взгляд Сорли. «Не надо растравлять ему душу», — как бы говорил этот взгляд, но угроза из него уже исчезла.

Меня тянуло к выходу. Саймон исчез час назад, когда мы ещё суетились вокруг коровы, обливаясь её кровью, уже пропитавшей солому, наши руки и одежду. В приоткрытую дверь я видел, что Саймон возится возле машины — моей машины. Он чем-то там активно занимался, и я надеялся, что знаю, чем.

Сорли переводил взгляд с мёртвого телёнка на пастора Дэна Кондона и обратно, разглаживал бороду, забыв, что руки испачканы кровью.

— Может, сжечь его… — нерешительно протянул он. Кондон поднял на него страдальческий взгляд.

— А всё-таки… — не сдавался Сорли.

В этот момент Саймон открыл дверь. Снова потянуло прохладой. Мы обернулись. Луна над фигурой Саймона выглядела инородным телом, к небу не имеющим отношения.

— Диана в машине, — сказал Саймон. — Всё готово.

Обращался он ко мне, но смотрел на Кондона, как будто провоцируя того на реакцию. Но пастор Дэн лишь пожал плечами. Мирские заботы его не волновали.

Брат Аарон потянулся к ружью.

— Я вас остановить не могу, — сказал я ему. — Но иду к двери.

Он замер с вытянутой к ружью рукой.