Несколько миль проехали молча. Потом он проронил:

— Может, это Диана и имела в виду.

— Что?

— Мы как-то говорили об этом. Давно, больше мы это не обсуждали. Мы не сходились во мнениях о пасторе Дэне и «Иорданском табернакле» ещё до раскола. Я считал её позицию чрезмерно циничной. Она считала, что на меня легко повлиять. Может, и так. Пастор Дэн… У него дар видеть сквозь любую страницу Библии, открыть её в любом месте и найти знание. Солидное знание, как храм с колоннами, столпами знания. Действительно дар. Я этим никогда не отличался. Так и не научился до сего дня.

— Может, это не так уж и страшно.

— Но мне хотелось. Мне хотелось стать таким, как пастор Дэн, умным, а главное, всегда стоящим на твёрдой почве. Диана говорит, для этого надо продать душу дьяволу. Она утверждает, что Дэн Кондон выменял смирение на уверенность, определённость. Может, мне этого и не хватало. Может, она это в тебе видела, поэтому тянулась к тебе все эти годы. Твоё смирение видела.

— Саймон, я…

— Я тебя не обвиняю, и не надо извиняться. Я знаю, что она тебе звонила, когда думала, что я сплю или когда меня не было дома. Я знаю, что мне повезло быть с ней все эти годы. — Он повернулся и заглянул мне в глаза: — Сделай мне одолжение, передай ей мои извинения за то, что я так запустил её болезнь.

— Сам извиняйся. Не так уж это страшно.

Он задумчиво кивнул и уставился вперёд, в дождь. Я посоветовал ему включить радио. Уже стемнело, и можно было услышать что-то полезное. Я и сам собирался слушать, но почти сразу всё стало расплываться перед глазами, подбородок мой уткнулся в грудь, веки сомкнулись, и я заснул.

Спал я крепко и долго, проснулся уже утром.

Дождь лил, не переставая, машина стояла на стоянке к западу от Манассаса, почти в Вашингтоне (это я узнал позже), а по стеклу тарабанила женщина под сломанным зонтиком.

Я заморгал, открыл дверцу. Женщина бросила опасливый взгляд на Диану и отступила на шаг:

— Ваш парень сказал, чтобы вы его не ждали.

— Э-э… Прошу прощения, не понял…

— Ваш парень велел кланяться и сказать, чтобы вы его не дожидались.

Саймона за рулём не было. Не увидел я его и среди мусорных контейнеров, мокрых пластиковых столов и туалетных кабинок. Машин на стоянке мало, сюда заезжали, в основном, чтобы справить нужду. Деревья, парковка, поодаль мелкий промышленный городишко под жарким небом.

— Худой блондин в грязной футболке?

— Он, он. Сказал, не давать вам спать слишком долго. И ушёл.

— Пешком?

— Да. К реке, не по дороге. — Она снова покосилась на Диану. Диана дышала тяжко, часто и хрипло. — Больная?

— Да. Но мы уже почти приехали. Он ничего больше не сказал?

— Сказал, чтоб вас Господь благословил, а он найдёт дорогу.

Я обслужил Диану, в последний раз осмотрелся на стоянке и сел за руль.

Несколько раз пришлось останавливаться, менять капельницу, давать Диане кислород. Глаз она больше не открывала. Не спала, но оставалась без сознания. Что это означало, не хотелось даже и думать.

Дождь лил без перерыва, замедлял продвижение. Не улучшали дорожной ситуации и следы хаоса двух последних дней. На обочине я заметил с дюжину искалеченных в столкновениях или выгоревших автомобилей, некоторые ещё тлели. То и дело приходилось объезжать закрытые участки, кое-где пропускали только военных и автомобили аварийных служб. Дневная жара неприятно раскалила влажный воздух, дышать приходилось с усилием. К вечеру поднялся резкий ветер, но освежения не принёс.

По крайней мере Саймон помог нам добраться почти до конца пути, и к «большому дому» я подкатил ещё засветло.