Внутривенное и антибиотики оказали некоторое действие, она открыла глаза и произнесла:

— Тайлер…

Я помог ей напиться, заставил проглотить несколько ложек нашей питательной бурды, но много она не осилила, очень скоро сжала губы и попыталась отвернуться. Глаза её угасли, кожа на впалых щеках посерела.

— Потерпи ещё немного, Диана.

Я зафиксировал капельницу, помог Диане подняться и подвинуться к боковому краю сиденья, стащил с неё трусы, и она испустила за дверцу какое-то количество рыжевато-коричневой мочи. Затем я её, как сумел, протёр, заменил её заношенные трусики свежими из своего чемодана.

Снова устроив её на сиденье, я расстелил одеяло на полу между передним и задним сиденьями, чтобы улечься, не мешая Диане. Саймон лишь слега вздремнул во время поездки, ему, должно быть, хотелось спать немногим меньше моего, однако его висок братец Аарон не массировал ружейным прикладом. Голова моя гудела пустым котлом войсковой кухни, прикосновений к виску я избегал.

Саймон наблюдал за моими стараниями с расстояния в несколько ярдов, мрачный — возможно, ревновал. Когда я его позвал, он отвернулся, тоскливо глянул в солёную пустыню, как будто заглянув в небытие, и лишь потом подошёл. С подавленным видом он влез за руль и упёрся взглядом в приборную доску.

Я втиснулся в приготовленную щель. Диана, казалось, потеряла сознание, но прежде, чем заснуть, я ощутил слабое пожатие её руки.

Проснулся я уже ночью. Саймон остановил машину, чтобы поменяться местами.

Я вылез наружу, потянулся. Голова гудела, позвоночник искривился в горб девяностолетнего старца, но я всё же чувствовал себя бодрее, чем Саймон, который мгновенно заснул, как только забрался в спальную нишу за передним сиденьем.

Где мы оказались, я не имел представления, соображал лишь, что где-то на «Интерстейт-40», что едем на восток, что местность уже не столь иссохшая, по обе стороны дороги тянулись, сколько хватало взгляда, освещённые алым лунным светом орошаемые поля. Я проверил Диану. Она спала сравнительно спокойно, дыхание улучшилось, и я на несколько минут оставил распахнутыми все двери, чтобы проветрить салон, выветрить запахи болезни, крови и бензина. Потом влез на переднее сиденье, за баранку.

Звёзд на небо высыпало немного, распознать их я даже и не пытался. Подумал о Марсе. Всё ли он ещё под оболочкой, или тоже оголился, как и Земля? Но где его искать, я не знал, да и всё равно бы не узнал его. А вот загадочную линию, замеченную Саймоном в Аризоне, ту, которую я принял за след самолёта, не мог не заметить. Она расположилась в небе более по-хозяйски, разрослась в овал, напоминая уже не С, а О.

Небо, на которое я глядел, прожило три миллиарда лет с того момента, как я видел его перед исчезновением, на лужайке перед «большим домом». Чего только оно ни таило в своей бездне…

Двинув машину, я сразу включил приёмник. Цифрового ничего не поймал, но на FM обнаружил местную станцию, из тех, что почти всё время дуют музычку кантри да долдонят о христианских добродетелях. На этот раз мне попалась на диво разговорчивая радиоточка, и до того, как сигнал её исчез в шумах, я узнал много нового.

Прежде всего, узнал, что не зря мы избегали больших городов, враз превратившихся в зоны бедствия. Причём не из-за грабежей и насилия — таких случаев оказалось на диво мало, — а из-за коллапса инфраструктуры. Кошмарное солнце выглядело настолько похожим на то, которое предсказывалось авторами апокалиптических прогнозов, что большинство населения просто осталось дома, чтобы умереть тихо-мирно, семейно-келейно. Центры городов опустели, там патрулировала полиция, ждали вызовов пожарные да критически неукомплектованные штатом больницы. Не так уж много народу решилось ускорить события с помощью пуль да слоновьих доз алкоголя, кокаина, оксиконтина, амфетаминов, но именно эти люди стали причиной множества проблем.