Мы наблюдали репортажи с Индийского океана, где грандиозная конструкция внедрилась в тело планеты. Океанская вода всё ещё кипела возле громадных, казавшихся абсолютно вертикальными столбов. Суда, проходившие сквозь Арку, как её сразу стали называть, возвращались в порты с историями о потерянных ориентирах, странной погоде, взбесившихся компасах, диковинных берегах, где прежде не было никакой суши. Разные страны направляли к Арке свои военные корабли и соединения. Завещание Джейсона намекало на объяснение, но слышали его лишь немногие: мы с Дианой да дюжина адресатов его писем.

Диана начала упражняться, бегала по дорожке за мотелем, возвращаясь с запахом сухих листьев и дыма в волосах. Аппетит её улучшился, улучшилось и меню в кафе мотеля. Поставки нормализовались, экономика возвращалась в наезженные колеи.

Мы узнали, что на Марсе происходили аналогичные процессы. Между Марсом и Землёй вёлся оживлённый радиообмен. Президент Ломакс во время одного из своих выступлений даже намекнул на возможность пилотируемых космических полётов в качестве первого шага для установления контактов «с нашими братьями», как он выразился с наигранным воодушевлением.

Мы говорили о прошлом, о будущем. Говорили о стране, о планете, о космосе. Не касались лишь наших отношений. И уж, конечно, не бросались в объятия друг к другу. То ли мы знали друг друга слишком хорошо, то ли вообще почти не знали. У нас было прошлое, но не было настоящего. Диану давило исчезновение Саймона под Манассасом.

— Он чуть тебя не угробил, — мрачно замечал я.

— Он не нарочно. Он не злой, и ты это знаешь.

— Такой дурак опаснее врага, — ядовито замечал я. — Извини, я хотел сказать «такой наивный».

Диана задумчиво уставилась куда-то вдаль.

— Знаешь, пастор Боб Кобел в «Иорданском табернакле» часто употреблял фразу: «Сердце его возопило к Господу». Если это к кому подходит, так именно к Саймону. Вообще-то эта фраза к кому угодно подходит, она универсальна. К тебе, ко мне, к Саймону. Даже к Кэрол. Даже к И-Ди. Когда люди понимают, сколь велика Вселенная и сколь коротка наша жизнь, сердце их вопиет. Иногда это вопль радости. В случае Джейсона, например. Этого я в нём не могла понять, его дара восторгаться. Но большинство из нас вопит от ужаса. Ужас перед исчезновением, ужас перед своей незначительностью. Уж там к Господу ли вопием или просто вопим благим матом, чтобы заглушить молчание. — Она откинула со лба волосы, и я заметил, что рука её, ещё недавно тонкая и бессильная, округлилась и налилась плотью. — И вот я думаю, что вопль сердца Саймона — чистейший человеческий звук, возможный в нашем мире. Да, он нерассудителен, да, он часто заблуждается, почему и сменил столько церквей: «Новое царство», «Иорданский табернакл», община Кондона… Но вопль его чист и полон заботы о душе человеческой.

— И в заботе о тебе убил бы тебя.

— Я не говорю, что он мудр. Я утверждаю, что в нём нет зла.

Впоследствии я осознал этот тип беседы. Так рассуждают Четвёртые. Отстранённо, но заинтересованно. Глубоко лично, но объективно. Не могу сказать, что мне это не понравилось, но иногда по спине мурашки ползли.

Вскоре после того, как я объявил её полностью выздоровевшей, Диана сообщила мне, что хочет уехать. Я спросил, куда она собирается. Она сказала, что должна разыскать Саймона, «всё уладить» так или иначе. В конце концов, они всё ещё женаты. И это для неё имело значение, независимо от того, жив он или умер.

Я напомнил ей, что у неё нет ни денег, ни места, где остановиться.