Грек оборвался сверху и грянул всеми ножками в пол. Что-то с треском лопнуло в нем. Затем он забарахтался и, наступая на ноги взвизгивающим дамам, стал рваться к пианино... Спириты, сталкиваясь лбами, понеслись за ним...

   Ксюшка вскочила как встрепанная с ситцевого одеяла в кухне. Ее писка: "Кто такой?" -- очумевшие спириты не слыхали.

   Какой-то новый, злобный и страшный, дух вселился в стол, выкинув покойного грека. Он страшно гремел ножками, как из пулемета, кидался из стороны в сторону и нес какую-то околесицу.

   -- Дра-ту-ма... бы... ы... ы.

   -- Миленький дух! -- стонали спириты.

   -- Что ты хочешь?!

   -- Дверь! -- наконец вырвалось у бешеного духа.

   -- A-а!.. Дверь! Слышите! В дверь хочет бежать!.. Пустите его!

   Трык, трак, тук, -- заковылял стол к двери.

   -- Стойте! -- крикнул вдруг Боборицкий, -- вы видите, какая в нем сила! Пусть, не доходя, стукнет в дверь!

   -- Дух! Стукни!!

   И дух превзошел ожидания. Снаружи в дверь он грянул как будто сразу тремя кулаками.

   -- Ай! -- взвизгнули в комнате три голоса.

   А дух, действительно, был полон силы. Он забарабанил так, что у спиритов волосы стали дыбом. Вмиг замерло дыхание, стала тишина...

   Дрожащим голосом выкрикнул Павел Петрович:

   -- Дух! Кто ты?..

   Из-за двери гробовой голос ответил:

   -- Чрезвычайная комиссия.

   ...Дух испарился из стола позорно, в одно мгновение. Стол, припав на поврежденную ножку, стал неподвижно. Спириты окаменели. Затем madame Лузина простонала: "Бо-о-же!" и тихо сникла в неподдельном обмороке на грудь Ксаверию Антоновичу, прошипевшему:

   -- О, черт бы взял идиотскую затею!

   Трясущиеся руки Павла Петровича открыли дверь. Вмиг вспыхнули лампы, и дух предстал перед снежно-бледными спиритами. Он был кожаный. Весь кожаный, начиная с фуражки и кончая портфелем. Мало того, он был не один. Целая вереница подвластных духов виднелась в передней.

   Мелькнула бронзовая грудь, граненый ствол, серая шинель, еще шинель...

   Дух окинул глазами хаос спиритической комнаты и, зловеще ухмыльнувшись, сказал:

   -- Ваши документы, товарищи...

Эпилог

   Боборицкий сидел неделю, квартирант и Ксаверий Антонович -- 13 дней, а Павел Петрович -- полтора месяца.

---------------------------------------------

   Журнал "Рупор", 1922, выл. 4.