Быстро, однако, подумал Свиридов.

— Вон он, вон! — дрожащим голосом орал Синюхин. — Угрожал, угрожал мне, старику, бессильному человеку, больному! Больному мне угрожал!

Для типичности ему не хватало только потрясать грудой обтерханных справок.

— Проедемте, — вяло сказал толстый мент, глядя в сторону.

— Куда?

— Проедемте, там вам скажут, куда, — повторил он равнодушно.

— Я никуда ехать не могу, у меня работа, — сказал Свиридов, понимая, что сопротивление бесполезно.

— У всех суббота, у него работа! — орал Синюхин. Со слухом у него все было отлично, дай бог каждому в его годы.

— Заткните его, а? — сказал Свиридов. — Чего он лезет? Он угрожал мою собаку убить.

Синюхин обалдел от такой наглости и замолк.

— Там разберутся, чего кто угрожал, — все так же вяло сказал толстый. — Проедемте, и разберутся.

— Да не поеду я никуда! — крикнул Свиридов, понадеявшись, что наглость сработает и против мента. — Кто вы такой, где у вас ордер?

Мент не стал ему ничего отвечать, а просто бросил свою черную папку и заломал ему руку — быстро, больно и совершенно равнодушно. Он втолкнул его в машину, где ждал, ни на что не реагируя, мент-водитель с длинным костистым лицом, потом вернулся за своей папкой и, кивнув на прощанье старику Синюхину, плюхнулся рядом со Свиридовым. Старик порывался ехать с ними, желая в отделении лично рассказать, как именно Свиридов угрожал его жизни и здоровью, — но толстяк повторил, что там разберутся.

— Учтите, я вам сопротивления не оказывал, — сказал Свиридов. Злость в нем все еще была сильнее страха. — Вы ответите.

Мент отвернулся к окну и не удостоил его ответом.

Очень все быстро, снова подумал Свиридов. Скоренько, сказал бы Сазонов. Три дня как прилетел — работы нет, в подъезде скандал, теперь взяли. А мы надеялись, что ничего нельзя вернуть. Идиоты, ничего и не надо возвращать. Оно не уходило.

Отделение располагалось в трех кварталах от дома, он пару раз бывал тут в паспортном столе, на первом этаже двухэтажного милицейского здания. Против ожиданий, в обезьянник его не бросили, а провели прямо на второй этаж, к начальнику отделения, которого Свиридов знал. Это давало хлипкую надежду: Свиридов учился с его сыном и даже был пару раз у них дома. Фамилия начальника была Горбунов, он был усат, добродушен и вечно утомлен. Толстяк ввел Свиридова в кабинет и вышел. Кабинет был похож на все милицейские и жэковские помещения, наличествовал даже графин с желтой водой, и облупленный зеленый сейф, и несчастный амариллис на подоконнике.

Майор Горбунов посмотрел на Свиридова безо всякого выражения.

— Я не понимаю, — сказал Свиридов. — Ваш подчиненный на меня набросился, руку мне заломал, я заявление сейчас напишу…

— Это да, это извините, — сказал Горбунов. — Писать не надо ничего, я поговорю.

— А что вообще такое? Вы же меня знаете, я был у вас, я с Игорем в школе учился… Набрасываются, тащат… Старик какой-то сумасшедший… Мало ли что скажет старик? Ему знаете что может в голову взбрести?

— Да старик что? Старик ничего, — сказал Горбунов, глядя на него все так же — без осуждения и сострадания, а словно чего-то ожидая.