— Вы думаете, Наденька, что это невозможно? Вы многого не знаете. Это была не случайность. У меня есть враги. Это сделал кто-то из них. Он решил освободиться. Но вы найдете его. Вы должны открыть потайной ящик бюро и забрать оттуда сверток. Там все есть. Это сделал кто-то из них, я чувствую это. Вы тоже чувствуете людей, и вы поймете, кто именно. Милиция не станет этим заниматься, и он останется безнаказанным. А вы его найдете. Обещаете? Нет, подождите! — она судорожно вдохнула, словно пронзенная внезапной болью. — Не берите на душу грех. Не обещайте, что вы его найдете. Обещайте сделать все от вас зависящее, чтобы его найти. Именно так. Обещаете?

— Да, — твердо и почти спокойно ответила я. Перед лицом такого самообладания я не собиралась позволять себе истерик.

— Хорошо. Теперь Ами. Вы возьмете его к себе?

— Конечно.

— Жестоко, что сюда не пускают собак. Я не сумею с ним проститься. А теперь позовите, пожалуйста, доктора и медсестру.

— Вам хуже? — у меня зашлось сердце.

— Мне теперь может стать только лучше, Наденька. Но позовите.

Мне было страшно уходить — почему-то казалось, что стоит оставить Софью Александровну одну, и она умрет. Однако она не умерла.

— Я ведь не могу владеть руками? — она словно не спрашивала, а ждала подтверждения.

— Не можете, — согласился врач.

— Поэтому я делаю устное заявление. В присутствии нескольких свидетелей. Все свое имущество я завещаю Надежде Владимировне Андреевой. Вот она, рядом со мной. Ей завещается квартира со всем содержимым, дача с участком и все, что на данный момент является моей собственностью. Я делаю это заявление, находясь в здравом уме и твердой памяти. Вы слышите меня?

— Да, — кивнула заинтересованная медсестра. — А это законно?

Но Софья Александровна не ответила. Она сделала то, что считала нужным, и тихо умерла. Она сказала мне несколько минут назад, что теперь ей может стать только лучше. И я пыталась убедить себя, что она была, как всегда, права. А перед глазами стояли цветущие липы, которых ей больше не увидеть.

Очнулась я от резкого мужского голоса, что-то раздраженно бубнящего. Я подняла глаза. Высокий довольно красивый тип лет сорока делал выговор врачу:

— Вы должны были сразу же позвонить моей жене как ближайшей родственнице покойной. Это ваша обязанность. Вы за это получаете деньги.

— Покойной она стала только что, — нервно ответил тот. — А деньги я получаю за другое. Если это можно назвать деньгами.

— Низкая зарплата не освобождает вас от необходимости выполнять свои обязанности. Я буду жаловаться на вас главврачу.

— Хоть господу богу.

«Сергей», — поняла я. Я представляла его себе несколько иначе. Я знала, что муж единственной внучки Софьи Александровны любит ворчать, но надеялась, что хотя бы этим делом он занимается с удовольствием. Однако сейчас он нудил над ухом несчастного доктора с видом человека, которому нестерпимо скучно. А где же его Люба? Вот она, стоит у стенки, опустив голову, и мнет в руках носовой платок. Она довольно симпатичная, но, что называется, поблекшая. Волосы небрежно обесцвечены, а яркий макияж только подчеркивает невыразительность черт.