В течение прошедшего года, переживая все заново, я испытывал огромное сожаление, что невольно доставлял ей лишние страдания, пытаясь отрицать факт, что она умирает. Отказываясь смириться, цеплялся за проблески надежды. Ханна готова была покинуть меня, а я не отпускал ее, был эгоистом, потому что не представлял жизни без нее.

Даже когда она впала в беспамятство, я сидел днем и ночью около ее постели, надеясь на чудо. Глупо с моей стороны, ведь, как медик, я знал горькую правду. Теперь понимаю, что мое упрямство, мое упорство не давали ей уйти, дух не мог покинуть тело, я удерживал его. Привязывая к земле, не давая отправиться к Богу.

Когда я осознал тщетность своих усилий и надежд, когда увидел, как страдают ее родители и брат, только тогда ясно пришло сознание, что должен отпустить ее… Я встал и покинул больничную палату. Надо было взять себя в руки. Я не спал и не ел несколько дней, не брился, зарос и выглядел трагично и жалко. Вернулся в наш дом, принял душ, заставил себя выпить чашку бульона и проспал три часа. Когда я вернулся в клинику, около постели Ханны собралась вся семья. Ханна была в беспамятстве, пульс почти не прослушивался, было ясно, что жить ей осталось всего несколько минут. И вдруг, перед тем как уйти в мир иной, она открыла глаза. Посмотрела прямо на меня и улыбнулась. Я взял ее руку, поднес к губам, глаза ее вновь закрылись, и она… Она покинула нас…

Ее последняя улыбка останется со мной навсегда. Каждую ночь, едва моя голова коснется подушки, я вижу перед собой последнюю улыбку Ханны.

— Эй, Майкл, хочешь пива? — услышал я.

Ричи никогда не звал меня Майком, впрочем, как и все остальные. Даже ребенком я никогда не был Майком.

— Давай. — Я не следил за игрой. Просто машинально вскакивал с места, когда вскакивали все, и орал что-то вместе с ними. Понятия не имел, какой счет и кто ведет. Я долгое время был безразличен ко всему, кроме своей работы. Она была моим спасением.

— Пообедаем вместе после игры? — Ричи протянул мне бутылку холодного пива.

Я поколебался. Меня ждали пустой дом и воспоминания о Ханне.

— Конечно.

Есть не хотелось. Я давно потерял аппетит, еду воспринимал как необходимость.

— Отлично. — Ричи сделал большой глоток пива и вновь повернулся к игровому полю.

Я пришел сюда, хотя совсем не интересовался игрой, и это было нечестно по отношению к Ричи, ведь он заплатил большие деньги за места в этой ложе и мог взять кого-нибудь другого, кто составил бы ему полноценную компанию. Но именно в этот день я не хотел оставаться один. Остальные дни в году я был абсолютно удовлетворен собственным обществом. Но не сегодня.

Игра, вероятно, закончилась; очнувшись, я увидел, что народ покидает места на стадионе.

Я сделал над собой усилие:

— Прекрасная игра.

— Мы проиграли, — пробормотал Ричи.

А я даже не заметил.

Ричи ободряюще хлопнул меня по спине, давая этим понять, что мое состояние ему известно, и мы пошли к выходу. Спустя полчаса мы сидели в уютном баре, расположенном поблизости от стадиона. Я уставился в меню, надеясь воображением предстоящей еды вызвать аппетит. За последний год я потерял почти двадцать фунтов. Понимая, что пища необходима для поддержания жизнедеятельности, я уделял ей минимум внимания, ел в основном на ходу, не задумываясь, просто набивая желудок, перекусывая чем придется. Цель насыщения бывала достигнута, но удовольствия при этом я не испытывал совсем.

Ханна обладала талантом кулинара, как и ее кузина, Уинтер Адамс, владелица ресторана «Французское кафе» на Блоссом-стрит. Любила экспериментировать, пробуя различные рецепты приготовления, и гордилась результатами. О званых ужинах Ханны ходили легенды среди друзей. Как хозяйка она была всегда естественна, очаровательна и любезна.