Ему здорово повезло. Тяжеленная железная коробка с не менее тяжелой бумажной начинкой упала от взрывной волны не на самого Пал Палыча, а на всякую дребедень, которую мы навалили позади шкафа.

Из-за сваленных, как попало, разных ящичков, тумбочек и еще черт знает чего ноги нашего бедного чиновника, контуженного взрывом, остались целы. Весь этот хлам исполнил роль ограничителя, и нам не составило особого труда вытащить обеспамятевшего Пал Палыча из-под нашей баррикады. На нем не было даже царапин.

Пока Каролина занималась Пал Палычем, приводя его в чувство, мы лихорадочно пытались заделать брешь, которую наши противники, скорее всего, пробили с помощью связки гранат. Хорошо, что они не смогли добросить ее до самой двери, иначе после взрыва в приемную можно было бы въезжать на "джипе".

Для того, чтобы снова построить баррикаду, нужно было вернуть шкаф на прежнее место. Но прежде мы должны были освободить его от книг, а затем снова набить ими его изрядно покореженную оболочку.

Нам не дали довести задуманное до завершения. Сначала в коридоре послышался подозрительные шорохи, а затем по двери был открыт сумасшедший огонь. Пули, ударяясь о стенки, сыпались на пол как горох. Мы спрятались за стеной и с тревогой ждали развития событий.

Наконец стрелять перестали, и коридорчик заполнился топотом ног, обутых в подкованные ботинки. Я скептически ухмыльнулся: эх, братва узколобая; что же вы прете, как на буфет, туда, где вас ждет верная смерть. Наверное, подумали, что дело в шляпе; как же, сколько шуму, пыли и стрельбы…

Я, не особо торопясь, одну за другой, швырнул в коридор через развороченный дверной проем две гранаты.

Взрывы не заставили себя долго ждать, и смертоносный дождь осколков посек в коридоре все живое.

Кто-то из нападавших был убит, кто-то ранен (слышны были стоны и ругань), но мы не прислушивались, что творилось в коридоре, а снова занялись сооружать баррикаду. Когда она была готова, мы, уставшие, как бобики, буквально попадали на пол.

– Каролина, дай виски, – попросил я девушку.

Во встроенном в мебель баре в кабинете Ильхана мы нашли виски, джин и неплохой набор вин. Вот и верь после этого, что мусульмане не употребляют спиртное.

Мы приложились к бутылке все вчетвером. Слишком уж напряжение было высоким, и нервы казались струнами, готовыми порваться в любой момент. Даже я, расслабленный дачной жизнью, чувствовал себя как на иголках, что было мне несвойственно. Пал Палыч уже оклемался, но взгляд у него был еще диковатый и бессмысленный.

– Скоро они начнут нас выковыривать по-настоящему, – сказал я устало и закурил. – Рекомендую, – указал я на сигары. – Высший класс. Жалко оставлять этой банде.

– Неужели мы ничего не можем сделать? – в отчаянии спросила Каролина.

– Если продержимся до темноты, то попытаемся уйти. Но днем нам отсюда даже носа не дадут высунуть.

Мы в западне.

– Ладно, чему быть, того не миновать. – Каролина неожиданно успокоилась. – Меня волнует единственное: неужели Ильхан, эта грязная тварь, так и останется безнаказанным?

– Придется оставить нашего общего "друга" (как оказалось) на суд его любимого Аллаха. Надеюсь, там, наверху, судьи неподкупны и неподвластны махровому национализму.

– Я бы ему здесь, на этом самом месте, собственными руками сердце вырвала бы!

– Пусть они останутся у тебя чистыми. Позволь уж мне (если повезет) оторвать ему все, что только можно.

Я готов за всех вас взять грех на душу. Одним грехом меньше, одним больше, – какая разница?

По окнам кабинетов снова сыпанул свинцовый град. И не только: по одному помещению шандарахнули из гранатомета. Но толстые бетонные стены приемной могли выдержать даже артиллерийский залп.