Но вот эти, другие вещи, представление о которых заронил в ее сознание отец, не поддавались объяснению. Астаре никак не удавалось облечь их словами и передать кому-то другому, ведь даже сама она ощущала их очень смутно и неясно.

Астара вздохнула: возможно, когда-нибудь ей и встретится человек, способный разделить ее понимание.

Но немедленно в ее душу закралось сомнение, что она слишком многого требует от жизни и слишком оптимистично смотрит на людей.

Мужчины, с которыми она общалась в Риме и Париже, влюблялись в нее, но при всей своей невинности и неопытности она понимала, что их привлекает ее красивое девичье тело, а не душа и разум.

И она просто не могла себе представить, как с ними вообще возможно говорить о таких сокровенных вещах.

Она интересовала их только благодаря своей красоте или, увы, благодаря ее предполагаемому богатому приданому.

«Я люблю вас!», «Вы сводите меня с ума!», «Если вы не станете моей женой, я просто умру!», «Я жажду вас!», «Я жажду вас!», «Я жажду вас!».

Она почти мысленно слышала их голоса, повторявшие почти одни и те же слова, всегда одинаково пылко, страстно и проникновенно.

Впрочем, итальянцы всегда славились своим любовным пылом и красноречием, и Астара находила, что огонь, горевший в их черных глазах, восхитителен. Правда, временами они слишком увлекались и переигрывали, и тогда ей хотелось расхохотаться им в лицо.

Французы были намного галантней.

Они осыпали ее утонченными комплиментами, на которые невозможно было не отозваться. Они блистали изысканностью манер, а многие из них были весьма элегантны.

Но хотя Астара и выслушивала их страстные речи, сердцем оставалась к ним равнодушной. Когда же они покрывали поцелуями ее руки, она ловила себя на мщсли о том, что их губы слишком жаркие и чересчур жадные, и в ее душе шевелилось легкое отвращение к этой театральности, где отсутствовала всякая искренность.

– Должно быть, я слишком самонадеянна, если мечтаю встретить такую же любовь, какая была у мамы с папой, – сказала сама себе Астара.

И все-таки она догадывалась, что ее душе нужна любовь, каким-то образом связанная с той красотой, которая открывалась сейчас ее взору, – с мерцанием серебра на озере, с лиловыми тенями под деревьями и таинственной темнотой сада, где, казалось, бродят призраки былых владельцев этого дворца.

– Что же такое настоящая любовь? Может, это тоже часть той, высшей, красоты? Может, именно про это пытался рассказать мне папа, когда говорил о «необыкновенном мире, открывающемся за пределами нашего мира»?

Она задавала себе вопросы и не находила на них ответов. И внезапно почувствовала, что озябла.

«Возможно, когда-нибудь я пойму смысл папиных слов», – с неясной надеждой в душе подумала Астара, глядя на яркий лунный серп.

Затем она задернула шторы и нырнула в уютную шелковую темноту огромной кровати.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Принц-регент величественно поднялся и молча ждал, пока стихнут разговоры гостей – девятнадцати джентльменов, сидевших вокруг овального стола.

На фоне серебристых стен и массивных колонн из красного и желтого гранита принц-регент и его гости выглядели весьма импозантно.

Продолговатый стол с причудливым золотым орнаментом по-прежнему поражал всех своей новизной: на нем не было привычной белой скатерти.

Его полированная поверхность как в зеркале отражала хрустальные бокалы, украшенные августейшими монограммами, голубой севрский фарфор, золотые десертные ножи и вилки. Такова была новая мода, введенная принцем-регентом.

Когда гул голосов затих и гости со вниманием обратили лица к принцу, его королевское высочество торжественно поднял свой бокал.

– Джентльмены, – начал он, – вот мой тост: за выдающегося жеребца-чистокровку, который позволил нам сегодня насладиться великолепным зрелищем.