До дома я добралась через пару часов. Воспользовавшись тем, что была в центре города, прогулялась немного по парку Искусств, разглядывая скульптуры, дошла до Москвы-реки и прошлась вдоль набережной к Крымскому валу, полюбовалась на вечерний город и на отблески фонарей в речной воде, и, вся успокоенная и умиротворённая, села в метро. В голове вертелись слова французской песни, которую я переводила, когда учила язык — «On ira où tu voudras, quand tu voudras.»

Но эта песня сменилась другой, когда я поднялась на свой этаж и закопалась в сумочке в поисках ключей. Дежа-вю, дежа-вю... я это уже видела, это дежа-вю... Блин, и ведь не далее, чем вчера! Вытащила вместо своей связки ту, что дала мне менеджер агентства.

— О господи-и-и, — простонала, уткнувшись лбом в стену. — Да чтоб тебя, Г ошенька, приподняло и опустило!

Нет, конечно, на самом деле я сказала совсем другие слова, но в приличном обществе их произносить не комильфо. А всё потому, что я кретинка и схватила не те ключи. Мои остались в квартире Гоши. И теперь мне надо туда ехать и меняться.

Я прямо представила сценку. Вхожу такая, вся деловая, а Гоша поднимает одну бровь, левую, и спрашивает: «Ты ещё что-то хочешь вымыть в моей гостиной, Яна?»

Тьфу ты!

Да всё равно. Ехать надо. Даже если не хочется. Как мама говорила, «через нехочу». Ладно, пусть Гоша ругается, пусть брови поднимает, опускает, мне параллельно.

Домой заходить не стала. Галка бы открыла дверь, но что толку — ключа от комнаты у меня всё равно нет. Сумерки уже опустились на город, звёзды зажглись на бархате синего до черноты неба, улицы пестрели фарами машин. А я шла вся такая в Дольче и Габбана. шутка. Шла вся деловая и сурово настроенная выбить свои ключи из Г оши даже под угрозой смертной казни путём запихивания в меня морковных сырников.

Консьерж в подъезде дома великолепного Гоши, он же Гора, он же Жора. посмотрел на меня странно, но ничего не сказал. Видимо, указаний «держать и не пущщать» насчёт меня не поступало. Чудны дела твои, господи, но пути неисповедимы, ага. Понявшись на седьмой этаж, дверь налево, я достала ключ и аккуратненько вставила его в замочную скважину. Повернула так медленно и тихо, что могла бы претендовать на приз «Лучшая ниндзя Москвы». Вошла на цыпочках в тёмный коридор. Мельком удивилась, что нет света. Хотя. Гоша взрослый дядя, он может выйти в клуб, в магазин, лечь спать в совершенно детское время. Мне лучше быстренько найти свои ключики и так же незаметно удалиться.

Моя связка нашлась в мгновение ока — лежала себе на комодике в прихожей, с которого я свалила сумку, убегая в спешке. Тогда и ключи перепутала, ясен пень. Положив Гошины на место своих, хотела уйти, но что-то толкнуло проверить — дома Гоша или нет.

Не иначе как интуиция сработала.

Потому что Гоша был дома. Он лежал на полу — бывшем блестящем, а теперь матовом — в гостиной, между столом и диваном, скрючившись в позу младенца, и тихонечко трясся как в ознобе.

Глава 4. Сестра милосердия

Ох ты. Я замерла на пару секунд, а потом присела рядом с ним, потормошила за плечо:

— Георгий Асланович, с вами всё в порядке?

Кретинка, конечно, с ним всё в порядке, ага, а на полу, потому что хозяин, где хочет — там и валяется... Жаром-то так и несёт от него. Я положила руку на лоб Гоше и почти сразу отдёрнула её — температура не меньше сорока! Надо поставить градусник. Что ещё надо сделать? Я вскочила, поняла, что растерялась и всё позабыла. Так, стоп. Соберись, Янка! Сперва надо его поднять и положить на диван.

Легко сказать!

Сколько в нём килограмм? Все девяносто будет! А я не тяжеловес, а маленькая хрупкая девушка.