Я говорю по итальянски и все тут, но мои родители и знакомые при этом совершенно нормальные люди. В чем тут дело? Они – феномены? Или билингвизм все же во мне присутствует? Но тогда речь идет не о билингвизме, а о тетралингвизме – итальянский, английский, латинский, греческий; более того – пенталингвизме, ведь присутствует также и флорентийский. А живя в Падуе, я осваиваю еще и падуанский. Так что можно с полной уверенностью сказать, что я приближаюсь к эзалингвизму! А может быть, все таки орализм (устная речь) – это единственно правильное решение проблемы? Благодарю небо за то, что воспитывалась по оральному (устному) методу, который позволил мне наметить в жизни цели, недоступные для тех, кто пользуется языком жестов.

Сама удивляюсь собственным словам, когда говорю о высоких целях и намерениях. Ведь я всего навсего пытаюсь жить нормальной жизнью.

…Я всегда считала себя вправе требовать от жизни того, что она мне должна. Чего же? Дружбы, любви, смерти, страданий. Всего. Всего того, что делает из человека сформировавшуюся личность, ничем не обделенную и полностью внедренную в общество. Я никогда не удивлялась тому, что мне удавалось: для меня это было естественным».

Один американский теолог пишет: «Чудеса – это не голоса и не чудодейственное исцеление, пришедшее ниоткуда, а обострение нашего восприятия так, что мы вдруг обретаем способность видеть и слышать то, что всегда было, а мы не видели и не слышали». Возможно, небоскреб представляется нам чудом, а муравейник нет, но попробуйте взглянуть на муравейник с точки зрения муравья. В самом деле – что необычного в том, что ребенок (здоровый ребенок заботливых родителей) вырос и многому научился? Но взгляните на новорожденного ребенка, а потом на годовалого, и вы почувствуете, что для того, чтобы первый превратился во второго, необходима могущественная магия. А какое невероятное волшебство превратит годовалого «немовленка» в пятилетнего философа, рассуждающего о жизни и смерти, о чести и справедливости, о добре и зле?

Когда Алеше было несколько дней от роду, мой муж, вернувшись домой, рассказывал мне с круглыми от удивления глазами: «Видел ребенка в метро. У него соска на цепочке. Она у него вывалилась изо рта, так он ее сам поймал и обратно в рот вставил». (Характерно, что еще несколько дней назад эта картинка не привлекла бы его внимания, показалась бы чем то само собой разумеющимся. Но теперь у него была возможность сравнить, и его восприятие достаточно обострилось для того, чтобы замечать повседневные чудеса.) Через несколько месяцев он, глядя на Алешу, восклицал: «Ты посмотри! Он взял со стола чашку, отпил, сколько хотел, и поставил обратно! Ты смотри! Он чистит яйцо и складывает скорлупу на блюдечко!» То же происходило и со мной. Когда Алеше исполнился год, я смотрела как на чудо на трехлетнего мальчика, который САМ бегал по площадке, пока его мама СПОКОЙНО СИДЕЛА НА СКАМЕЙКЕ И ЧИТАЛА КНИГУ. Прошло совсем немного времени, и вот я уже изучаю финский и шведский языки, пока Алеша играет с другими ребятами. Казалось бы, естественное явление, но для меня это настоящее чудо.

Бесспорно, ребенок (в той же мере, что и взрослый) в своем поведении зачастую подчинен инстинктам. Но вот распределены они у ребенка и взрослого по разному. Исследование территории – это такой же базовый инстинкт, как пищевой, половой или инстинкт самосохранения. Поскольку требования полового инстинкта пока не тревожат ребенка, а потребность в пище и безопасности удовлетворяет мать, ему остается лишь планомерно и с энтузиазмом исследовать окружающий мир, постепенно налаживая те связи между людьми и предметами, которые и составят «картину мира» взрослого человека. В первые два три года, пока еще не сформирована речь, познание происходит только в действии. Сам акт видения – могучее волевое усилие крохи, которой не больше недели от роду.