Загорел… Впрочем, он всегда загорелый. Зимой катается на лыжах в швейцарских Альпах, а летом плавает с друзьями по Средиземному морю на яхте, которую ему подарили родители к восемнадцатилетию. За девять лет ничуть не оброс жирком, и халат не скрывает мускулистого тела, доведенного до совершенства годами упорных тренировок. Черные волосы — Энтони как-то обмолвился, что по материнской линии у него есть предок-грек, — непослушными завитками лежат на шее, которую не отказался бы лепить Микеланджело.

Лина смотрела в его глаза цвета штормового моря, стараясь выдержать их бесстрастный взгляд и силясь убедить себя, что лишь внезапность их встречи заставляет ее сердце стучать как колеса паровоза.

— К сожалению, сейчас я занята, — услышала она словно со стороны свой голос. — Заполняю карточку пациента.

— Тогда поговорим, когда закончите? — с насмешливой улыбкой предложил он.

Такому и в голову не придет, что ему могут сказать «нет»!

— Боюсь, я буду занята довольно долго.

Энтони пожал плечами.

— В таком случае, постараюсь перехватить вас после операции. — Его глаза сверкнули. — Ждать я не могу.

Звучит как угроза… Лина чуть не выпалила: а кто вас просит? да и о чем нам разговаривать?! Но вместо этого тоже пожала плечами с безразличным видом, достойным «Оскара», — и холодно-любезно ответила:

— Как вам будет угодно. — И снова взялась за авторучку. — А теперь, мисс Батлер, давайте уточним некоторые детали…

В эту смену Лина больше об Энтони не вспоминала: у нее не было ни одной свободной минутки. Привезли мужчину средних лет с множественными переломами голени, а потом девочку-подростка, наглотавшуюся снотворных пилюль.

— Сколько же таблеток она приняла? — спросила Лина у белой как мел, трясущейся от страха матери девочки, когда та протянула ей пустой пузырек из-под транквилизатора.

— Всего десять. Там больше не было. Оставила записку… Написала, что сделала это… — женщина судорожно всхлипнула, — мне в отместку. Понимаете, доктор, я не пустила ее на вечеринку. Сказала, сиди и готовься к экзаменам, а то будешь, как я, всю жизнь горе мыкать.

— Успокойтесь, — мягко попросила Лина, протягивая рыдающей женщине бумажный носовой платок. — Не надо себя так терзать.

— Ведь она поправится, доктор? — жалобно спросила та.

Кивнув, Лина ответила со сдержанным оптимизмом:

— Обязательно поправится! Она в хороших руках.

Девочке крупно повезло, что эти таблетки не оказывают побочного действия, думала Лина, глядя, как медсестры, облаченные в непромокаемые халаты, перчатки и сапоги, засовывают толстую трубку в рот девочки и проталкивают ее в желудок. Влив солевой раствор, стали ждать, когда начнется рвота. Остается надеяться, что столь болезненная и неэстетичная процедура, как промывание, отобьет у этой дурехи желание глотать снотворное, чтобы отомстить матери. Хорошо, что на этот раз все обошлось, а ведь могло закончиться иначе…

Проработав в отделении всего месяц, Лина поняла, что зачастую работа врача смыкается с обязанностями социального работника. Откровенно говоря, на решение социальных проблем у нее не хватало времени. Да и что она могла изменить? Условия жизни пациентов иной раз приводили Лину в отчаяние, однако в ее силах было лишь облегчить их боль, но не жизнь.

Хотя смена заканчивалась в шесть, Лина освободилась к семи часам: ее задержали в кардиологии. Только сняв халат и вымыв руки, почувствовала усталость.