Но самая странная черта Мориса Клау — не одежда и не внешность, а манера изъясняться. Речь Клау, гибкая и выразительная, отличается своеобразным черным юмором, изысканностью и пафосом, но в то же время пестрит забавными ошибками и синтаксическими дикостями, особо подчеркнутыми в некоторых рассказах. За подкладкой котелка Клау носит пузырек с вербеной, которой отгоняет «запах мертвецов», именует себя «скромным исследователем эфирных рубежей» и незамедлительно сообщает читателю, что всю жизнь шел по следам преступлений и объехал весь земной шар от ледяной Лапландии до тропической Африки, «где черная лихорадка плясала в воздухе над мертвыми, словно неотлетевшая душа».

Человек неопределимого возраста и неопределенного происхождения, овеянный мистической аурой, чужак такой же несомненный, как французский прононс Изиды… Очередная инкарнация Сен-Жермена или Калиостро? Иностранный консультант с мефистофельским копытом? Или же, как заключает в своем эссе о Клау библиофил и поклонник Ромера Дж. Норрис, «своего рода путешественник во времени, который пришел к нам из дали веков, чтобы раскрыть невежественному человеку современности тайны культур прошлого»?

Сверхъестественный ореол Клау распространяется и на его расследования — многие злодеяния в «Спящем детективе» словно указывают на потусторонние силы, хотя разгадки их чаще всего рациональны. Не слишком рационален, в отличие от дедукции Шерлока Холмса, сам метод: Клау верит в цикличность преступлений и связывает «циклы» кровопролития с теми или иными древними артефактами, к тому же убежден в вещественности мыслей («мысль есть вещь», провозглашает он). А раз мысль есть вещь, то момент высшего напряжения мысли, что предшествует насильственной смерти или злодеянию, оставляет в мире материальный отпечаток, «одический негатив, фотографию греха, мыслительный предмет». Эти-то негативы и воспринимает чувствительное сознание Клау, когда он спит на месте преступления, положив голову на «одически стерильную» подушку.

Методы Клау основаны на теории так называемой «одической силы» — жизненной силы или витальной энергии — выдвинутой в середине XIX в. немецким естествоиспытателем Карлом фон Рейхенбахом в работе «Исследования магнетизма, электричества, тепла, света, кристаллизации и химического притяжения в их связи с витальной силой». По мнению Рейхенбаха, сила «од» (от Одина) пронизывает мир и родственна электричеству и животному магнетизму, но заметить ее проявления могут только люди, обладающие особым даром. Опыты фон Рейхенбаха с подобными «сенситивами» непосредственно предшествовали широкому распространению спиритизма и медиумизма — в свою очередь, отразившихся в оккультных по сути теориях Клау. Методы сыщика, как справедливо указывает в своей работе А. Лемберт, тесно связаны также с опытами «мыслительной фотографии» французов Луи Дарже и Ипполита Барадюка и, наконец, с концепцией «мыслительных форм», выдвинутой в одноименной книге 1901 г. виднейшими теософами Анни Безант и Чарльзом У. Ледбитером.

Здесь уместно вспомнить, что Ромер считается одним из родоначальников жанра «оккультного детектива», к которому до него обращались Джозеф Шеридан Ле Фаню, Брэм Стокер, Алджернон Блэквуд, Уильям Х. Ходжсон и другие авторы. Был ли Ромер оккультистом или просто использовал популярные эзотерические мотивы? Если верить единственной биографии писателя, составленной его женой (к тому времени вдовой) Элизабет в соавторстве с бывшим учеником и секретарем Ромера, Кеем Ван Ашем, Ромер состоял в ряде оккультных обществ, включая «Герметический орден Золотой зари», где он познакомился с Алистером Кроули:

«Некоторые вещи, которые Сакс узнал в этих обществах, вероятно, были использованы в его произведениях… Что именно он узнал, остается загадкой.