— Открытки старого Дройтуича и Фекенэма, судя по всему. «Непревзойденная коллекция», говорит.

— Такому едва ли откажешь. — Бенджамин просмотрел содержимое письма и резко вдохнул на одной-двух фразах. — Ой-й, вроде немножко чокнутый.

— Они все немножко чокнутые. Чокнутые — это ничего. В меру, как в чем угодно другом. Некоторые сказали бы, что мы — целый народ безобидных чокнутых.

— Ну наверное, — произнес Бенджамин и задумался над сценой в детском театре, которой только что стал свидетелем. Что подвигало кого-то наряжаться Бароном Умником и зарабатывать на жизнь, валяя дурака перед толпой детворы? Не жили бы они в стране скучнее этой, кабы не такие вот люди?

Так или иначе, в потенциальном авторе Филипа, когда через несколько минут он явился и представился, ничего особенно чудаческого не отмечалось. Худшее, что о нем можно было бы сказать, — он, казалось, довольно рассеян и ему неловко. Потрепанный субъект с нечесаными седыми волосами, в зимнем анораке с подкладкой, покрытом пятнами, с водянистыми глазами, глядевшими сквозь крупные старомодные очки в проволочной оправе. Он потряс Филипу руку, представился Питером Стоупсом и вопросительно глянул на Бенджамина.

— Это мой друг Бенджамин Тракаллей, — пояснил Филип. — Все, что вы скажете при мне, можно сказать и при нем. — Он осознал, что похож на Шерлока Холмса, представляющего доктора Ватсона новому клиенту в гостиной дома 221В.

— Я самую малость удивился, когда вы предложили встретиться здесь, — промолвил Питер, усаживаясь напротив Филипа. — Считал, что подобные беседы обычно происходят в стенах вашего кабинета.

Кабинет Филипа размещался в спальне у него дома на Кингз-Хит, но признаваться в этом он не собирался.

— Итак, Питер, — сказал он, — давайте посмотрим, что вы для меня припасли. Открытки старого Дройтуича, верно? Принесли что-то с собой?

— Открытки, да, — и сопроводительный текст, — произнес Питер с немалым нажимом. — И да, они у меня с собой, где-то…

Он принялся рыться в карманах анорака, коих оказалось поразительно много. Наконец, с третьей или четвертой попытки, он обнаружил искомое и вытащил потрепанный манильский конверт, сложенный пополам, из которого извлек с полдюжины древних, мятых открыток в заломах. Бережно выложил их на стол перед Филипом, в два ряда по три штуки.

— Ах да, «Лидо» в Дройтуиче, — проговорил Филип, беря в руки первую. — Очень мило. На глаз — сороковые, я бы сказал.

— 1947-й, да, — подтвердил Питер.

— А вот эта хорошая, «Шато Имни». Странное здание для этой части света. Выстроил Джон Корбетт, промышленник, для своей жены в 1870-х. Она была наполовину француженкой.

— Верно.

— Что ж, эти очень хороши, должен признать, Питер. Сколько у вас их еще?

— Еще? Нет, это все. Все, что есть.

Филип потрясенно умолк.

— Но… для такой книги нам обычно нужна по крайней мере сотня.

— Обычно — да. Но эта будет не обычная книга. Текст, Филип. В данном случае текст — это все.

Филип неохотно произнес:

— Тогда, наверное, рассказали бы вы об этом побольше.

Петер нервно глянул влево и вправо.

— Думаю, нам стоит уйти куда-нибудь, где менее людно.

— Это непросто, — заявил Филип, — в садоводческом-то центре.

— Необходимость — мать изобретательности, — возразил Питер. — Думаю, решение есть.