Он бросил трубку мимо рычага, крикнул ей: «Беги!» — и бросился вслед.

 На миг он остановился, сунул револьвер под коврик и побежал за ней.

 — Их машина! — крикнула она через плечо.

 — Он оставил в ней ключ!

 Он прыгнул за ней, захлопнул дверцу, и машина рванулась. Не успели они завернуть за угол, как услышали звук приближающейся сирены.

 — Быстро они работают, — сказал он. — Если бы мы не сели в машину, они бы нас сцапали.

 С бешеной скоростью они неслись вдоль Мэдиссон-авеню, еще пустынной. Дважды Куин проскакивал под красным огоньком светофора.

 — Мы все равно не успеем, Куин, — сказала Брикки.

 — Попытаемся по крайней мере!

 Становилось все светлее. На востоке начинался еще один день. Еще один день в Нью-Йорке.

 Ты выиграл. Ты рад? Тебе, приятно знать, что ты нас поймал, что ты нас разбил? Парня и девушку из маленького города. У нас были равные шансы, не правда ли? Как всегда. Ты, страшный, дробящий кости город!.. Равные шансы! Еще бы! Ты, гнилой город!.. Ты, ты, Нью-Йорк!

 Слеза намочила ей висок, поползла почти до уха — на такой скорости был сильный ветер.

 Его рука на миг оторвалась от руля и крепко стиснула ее руку.

 — Не плачь, Брикки, — сказал он, смотря вперед, с трудом проглатывая комок в горле.

 — Я не плачу, — сказала она. — Этого удовольствия я ему не доставлю. Пусть делает что хочет, а я ему не покажу, что мне плохо.

 Здания впереди становились все выше. С каждым кварталом они, казалось, вырастают. От восьми-десятиэтажных до пятнадцатиэтажных, от пятнадцатиэтажных до двадцатиэтажных, от двадцатиэтажных до тридцатиэтажных — все выше и выше. Все время выше, захватывая небо, пока им не показалось, что они находятся в сточной яме с неприкрытой крышкой. Там, наверху, было ярко-голубое небо, а внизу — тусклая серость, вечная серость и лабиринты из бетона, лабиринты, из которых нет выхода…

 Оли мчались уже по 7-й авеню, по направлению к 30-й улице. Справа на них надвигался Бродвей. Потом внезапно, около 40-й улицы, Бродвей образовал двойной треугольник, который все называют Таймс-сквером.

 Здание газеты «Нью-Йорк таймс» выросло перед ними. А справа — странный брус, неизвестно зачем поставленный на фоне светло-голубого утреннего неба.

 Она схватила его за руку так внезапно, так резко, что руль повернулся, и они чуть не въехали на тротуар.

 Она стояла на коленях и смотрела в заднее окно и трясла его за плечо.

 — Куин, посмотри! О Куин, посмотри! Часы на башне «Парамоунт» показывают без пяти шесть! Сейчас только без пяти шесть! Часы в комнате, должно быть, спешили…

 — А может быть, эти отстают? Ты сейчас вывалишься из машины!

 Она посылала часам воздушные поцелуи. Она была в каком-то экстазе благодарности.

 — Нет, эти часы правильные. Эти часы правильные! Это мой единственный друг в этом городе! Я знала, что он мне поможет! Значит, мы можем успеть. У нас еще есть шанс…

 Она больше никогда не увидит небоскреба газеты «Нью-Йорк таймс»!.. Она больше никогда сюда не приедет!

 — Сядь, сейчас поворот!

 Острый, как бритва, поворот поднял два колеса машины, и они уже на 34-й улице. А там, впереди, в двух кварталах от них, между 8-й и 9-й авеню, там, впереди, уже выехал большой междугородный автобус… Он только что выехал из ворот автобусной станции, развернулся и начал набирать скорость — на запад, к реке, к тоннелю, в сторону Джерси… К дому.