Через несколько минут, когда сирена окончательно стихла вдали, Ник с трудом выбрался из-под кустов и осторожно огляделся. Аманда замерла метрах в двадцати от дороги. Она прижала руки к груди и с ужасом смотрела на него.

Ник успокаивающе махнул ей рукой.

Через мгновение, она повисла у него на шее, дрожа всем телом и тихо всхлипывая.

— Никакая я не артистка! Они не поверили!

Не поверили!

— Перестань. Мы же успели. Они нас не заметили, теперь поедут до ближайшего города, потом прочешут проселочные дороги, а мы будем уже далеко.

— Ник, я боюсь.

— Не бойся. Ты смелая, сильная, ловкая, талантливая… красивая.

Он поцеловал ее прямо в глаза, полные слез, ощутил на губах их соль, обнял девушку покрепче и стал целовать еще и еще. Некоторое время она вздрагивала, не в силах сбросить напряжение, но потом Ник почувствовал, как расслабились ее плечи, как налились жаром нежные губы — и вскоре они уже опустились на мягкий мох, неистово лаская друг друга и позабыв обо всем на свете.

Если бы это произошло на несколько минут позже или не произошло бы вовсе, Жофре и его люди непременно заметили бы их с дороги.

Три черных «мерседеса» пронеслись по шоссе и растаяли вдали. Жофре направлялся в Кале.

Глава 11

Аманда

Сказать по правде, я вела себя как глупый щенок. Вокруг нас клубились толпы врагов и противников, нас искала полиция, искали бандиты, у нас не было документов… А мы целовались посреди худосочного леса и раздевали друг друга, словно парочка подростков, сбежавших на природу.

Уже потом, лежа на широкой груди Ника и глядя в осеннее небо, я вдруг подумала о том, что совершенно не представляю себе жизни без него. То есть вообще — жизни, в которой я без Ника. Мне казалось, он всегда был рядом со мной, просто отлучался надолго, а так — рядом.

И уж совсем потом, когда стало холодать и мы начали одеваться, вернулся липкий мерзостный ужас. Я снова вспомнила весь тот кошмар, в который ухитрилась влипнуть по собственной, можно сказать, инициативе. Вспомнила Узкого, вспомнила пропитавшуюся кровью подушку в моем номере. Вспомнила наш безумный бег по ночному Парижу и грузовик, в который мы запрыгивали почти на ходу.

Странно, Ник был таким огромным, таким неуклюжим на вид — но на самом деле все его движения были грациозны и точны. Бежал он, несмотря на хромоту, упруго и легко, почти не сбивая дыхания. Подтягивался на руках без видимых усилий. А еще я вспомнила его замечательную особенность — когда мы с кем-то разговаривали, он непроизвольно и очень четко выдвигался вперед и вбок, с таким расчетом, чтобы загородить меня в момент неожиданной атаки.

Совершенно ничего удивительного не было в том, что рядом с ним я чувствовала себя в безопасности.

Кроме того, он оказался великолепным любовником. Самым лучшим на свете. И неважно, что мне не с кем было его сравнивать. Я просто знала это — и все.

Об ожерелье я даже не вспоминала. Оно лежало у Ника в кармане, а для меня это все равно что в сейфе швейцарского банка. И насчет переезда в Англию я тоже почти не волновалась.

Раз Ник со мной, все получится. Главное — добраться до маяка Мон-Реми.

До него оставалось еще изрядно, но мы довольно бодро шагали по лесам и полям прекрасной Франции, которая особенно хороша тем, что в ней все рядом. Это вам не Америка, где можно сутки ехать по трассе и не встретить ни одного человека. Через два с половиной часа, пройдя приблизительно восемь километров, мы оказались в пригороде Монфлери, маленького городочка, от которого до Кале ходил рейсовый автобус.