|
Да еще потребуется немало смелых людей, готовых отдать себя во имя исторической миссии. И я готов был на это — ради человечества», «Я много опустил хороших моментов, но и теперь не буду стрелять из-за угла, пусть меня убьют, но пусть и знают, как терзают и бьют рабочий класс, его верных сыновей», «Мне нечего скрывать от партии, я предупреждал в своих письмах-заявлениях не один раз — но никто не хочет понять этого. Мне жизнь не надоела, я с малолетства боролся за жизнь, но сейчас я не только обессилен и беспомощен помочь людям, но у меня у самого завязалась борьба не на жизнь, а на смерть», «Я не один страдаю, я готов бороться до последнего издыхания, но у меня нет больше надежд на спасение». Не всегда понятен до конца смысл николаевских изречений, ему хочется писать ярко и афористично, как Ленин, но не хватает образования, мышления, кругозора. Зато понятно одно: умереть за идею, за рабочий класс, за человечество.
Еще в мае он взялся писать свою автобиографию с посвящением детям и жене Мильде. Этот автобиографический труд он называет «За новую жизнь». Пишет предисловие: «31-го мая (по нов. ст.) мне исполняется ровно 30 лет, поэтому я даю кратко биографию своей жизни и работы на весь пройденный путь». Он начинает свое жизнеописание с родителей, пишет о трудных годах детства, о своей болезни, о том, как трудно ему давалась учеба, о времени, проведенном в подмастерьях у часового мастера, о приближении революции. Он пишет с таким чувством, что эту биографию будут изучать десятки последующих поколений. Он успел написать 58 страниц, собираясь писать продолжение. Он как бы готовится к подвигу, зная, что его имя войдет в историю. Киров в это самое время сидит целых полтора месяца на сталинской даче в Сочи, стоит жуткая жара, и северный человек (он родом из маленького зауральского городка Уржум, что в Вятской области) изнывает от этого пекла, не спит ночами. Но Сталин его не отпускает. Уже давно готовы замечания к конспекту учебника истории СССР, каким он должен быть. Киров рвется в Ленинград, там Мильда, там его любимая охота, там северная прохлада, но Сталину скучно, он не привык существовать без зрителей, а кроме того, с Кировым можно искупаться, сходить в баньку, врачи пока это разрешают. Киров умеет делать легкий массаж, а мнительный Коба ни перед кем другим раздеваться больше не собирается. Киров как бы заложник этой тайны. Лишь в самом конце августа Киров вырывается в Ленинград, но на это есть свои причины. Сталин 31 августа издает вместе с Совнаркомом постановление, обязующее всех членов Политбюро выехать в хлебные районы СССР и проследить за ходом хлебозаготовок. Голод, длившийся три предыдущих года, напугал Сталина. Если и 1935-й будет без хлеба, последствия могут быть непредсказуемыми. Кроме того, Сталин по настоянию многих членов Политбюро, в том числе и Кирова, хочет с 1 января 1935 года отменить карточки, и прежде всего на хлеб, а чтобы их отменить, хлеба должно быть достаточно. Кирову достается Казахстан. Там первым секретарем крайкома — в те годы это еще был край, а не республика — Левон Мирзоян, давний друг и соратник Кирова по его работе на Кавказе. Полномочия у Кирова самые серьезные. Он едет, жесткой рукой наводит порядок. «Ни в коей мере не обеспечивает нормальный ход хлебозаготовок руководство Алма-Атинской обл. секретарь обкома Тоболов. Предлагаю немедленно снять и заменить его начальником политотдела Туркестано-Сибирской жел. дороги Киселевым, знающим область. Вместо Киселева можно назначить начальника политотдела второго района, который, по заявлению Мирзояна, справится с делом. Жду срочного ответа», — телеграфирует Киров Жданову. В союзную прокуратуру Вышинскому он дает телеграмму с требованием отозвать прокурора Во сточ но-Казахстан ской области Веселкина, не обеспечивающего соблюдения «революционной социалистической законности». Вышинский телеграфирует Кирову: «Веселкин отозван. |
