Сергей встраиваться в эту гармонию не собирался. Он уже поработал в госструктурах, недолго, три года, но ему хватило. Он знал, что на госкоште сидят бездельники. Как говорили в советские времена, умные идут в гуманитарии, умелые – в технари, бездари – в профкомы и парткомы. Поговорка сохранила справедливость и сегодня – только место партийных, комсомольских и профсоюзных комитетов заняло чиновничество. Оно вообще заняло все и продолжало переть, как забытое на батарее тесто. Оно ничего не могло – только кричать про интересы государства, хапать и мешать работать. Оно ничего не умело – только хапать и мешать работать. Оно ничего не хотело – только хапать. Оно произрастало из совка и желало превратить в совок, грязный и облупленный, все, до чего дотянется.

Теперь оно дотянулось до Сергея. Но Сергей не собирался ложиться на совочек и закидываться в печку. Он был хоть и Сергей, но не Лазо.

В отличие от большинства сверстников, Сергей терпеть не мог Союза и всего, что с ним связано. Были причины. Он пережил по этому поводу кучу дискуссий, удостоился множества поименований. И название по франшизе Сергей взял, в общем-то, чтобы доказать себе, в первую очередь, что является не какой-нибудь распухшей от ненависти Новодворской, а нормальным предпринимателем, готовым извлекать прибыль там, где это возможно. Пипл хавает советскую легенду? Пусть хавает – за свои деньги.

Схавать себя самого Сергей не позволит. И ясак платить не будет.

По словам тех же гонцов, выходило, что «Союз» предлагает всем, кто ляжет под него, щадящие условия. И помогает с поставками и кредитами, чего от «Союзторга» Сергей, между прочим, так и не дождался. Более того, предприятия, попавшие под удар «Союза», но отказавшиеся от претензий на громкое название, вообще отделывались легким испугом и символическим откупом.

Оба варианта не проходили – по элементарной причине. Сергей понимал, что его выбрали образцово-показательной жертвой. Сам виноват, как было сказано: кабы не свадьба и не ветер в голове – понятный, между прочим, – отнесся бы к ситуации с должной серьезностью и соскочил. А может, и нет. Может, и сам бы не пожелал кланяться каким-то хренам с горы. Или просто посчитал бы, что отдавать упомянутым хренам десять процентов прибыли при том, что до девяноста пяти процентов уходят на выплату кредитов и текущие расходы, – как-то слишком вычурно.

Гадать было поздно. Надо было сдаваться – или драться.

Сдаваться Сергей не умел. Учиться не хотел.

Потому уволил гонцов и вверил свое будущее Дорофееву.

Дорофеев готовился к суду. Он почти не спал, посерел, как-то неприятно обрюзг и вроде бы начал лысеть. Он больше не говорил: «Проиграем». Он пер, как зашоренная лошадь на пики, – ни во что, кажется, не веря. Ну и в комплекте – не боясь и не прося.

Дорофеев разработал три пакета возражений на заявление проклятого «Союза», наковырял кучу ссылок на российские прецеденты и правоприменительные особенности законодательства о товарных знаках в европейских странах, выучил наизусть аргументы победителей половины процессов, которые рассматривала судья Мурзаян, исходя из этих соображений расписал последовательность предоставления доказательств и контраргументов. Собранного материала хватало на пару-тройку честных монографий.

Сергей поднял Дорофееву зарплату в три раза. Ему как-то неловко даже было, что он так завел парня. Иногда Сергей думал: если бы не Дорофеев, я бы слился, ударил бы с этими подонками по рукам и постарался бы соскочить. На любых условиях, самых унизительных. А теперь унижаться стыдно – и перед собой, и перед Дорофеевым.