Говорил, а сам сжимал в кармане письмо с изображением Георгия Победоносца на конверте, где было перечислено уже свершившееся и то, что произойдет в ближайшее время. С калейдоскопической скоростью на его глазах сбывалось все, о чем писал неизвестный автор: отмена выкупных платежей, снятие позорных ограничений для получения образования «кухаркиными детьми», отмена налогов практически для всех подданных, за исключением особо обеспеченных… Окружающие Вельяминова крестьяне, промысловики, артельщики, привыкшие к тихому и размеренному образу жизни, просто не успевали переварить и примерить на себя все изменения, исходящие из канцелярии императора. Восьмичасовой рабочий день, запрет детского труда, равные права для мужчин и женщин, отмена недоимок для крестьян и всеобщие прямые равные выборы в принципиально новые представительские органы – Советы…

– Это что, и бабы, стало быть, у нас выбирать теперь смогут? – чесали затылок селяне, выросшие на дедовом «Домострое».

– Не только выбирать, но и сами смогут депутатствовать, – улыбался в ответ Вельяминов.

Домохозяева озадаченно цокали, крутили головами и уходили, бормоча что-то вроде «чудит царь-батюшка». Зато бабы, протерев портрет императора, крестили его троекратно и целовали, шепча охранительную молитву. Все остальные чисто городские штучки про запрет детского труда и восемь часов на селе были непонятны – расписание крестьянского труда не поддавалось нормированию. Зато выгоду крестьянская чуйка блюла неукоснительно, поэтому возможность не платить недоимки и подати затмевала и прощала всю остальную «царскую придурь».

Более солидные, образованные и состоятельные обсуждали с Петро нововведения про дела купеческие. И если государственная монополия на внешнюю торговлю сибиряков особенно не задевала, то «медвежий» налог в пятьдесят процентов от прибыли, полученной за повышение цен, и столько же – за ростовщичество, волновал и делал недовольными очень многих.

– Так государь сразу предупредил, – усмехался Вельяминов, – что это налог на жадность. Что значит не по-божески? Может, тебе Священное писание напомнить, что там говорится про рост и наживу на ближнем своем?

– Да какая там нажива! – в сердцах махал рукой купец. – Теперь в лавку каждый со своим талмудом является, все считают и сравнивают. И не дай бог, цены будут отличаться хоть на четвертинку от соседних – сразу крик поднимают и обещают сообщить куда надо!

«Куда надо» – это еще одна новая страшилка – Государственный контроль. Слухи вокруг него росли и множились, один нелепее другого. У каждого второго лавочника уже появился знакомец, которому ревизоры Саввы Мамонтова якобы насчитали спекулятивных и ростовщических налогов столько, что впору признавать себя банкротом и садиться в долговую яму со всей семьей. Кулаки прятали подпол или даже сжигали амбарные книги с перечнем кредитополучателей. Те нагло приходили во двор с обещанием вернуть должок со дня на день, взяв в свидетели кого-нибудь из «куда надо».

Не озабоченные укрывательством греховных доходов пытались разобраться с непонятным Госстрахом, гарантирующим возврат долгов банкротов и недобросовестных контрагентов.

– Да ну! Да быть такого не может! Это что ж, за счет казны долги жуликов покрывать? Да нашему народу только дай – он вообще разленится! Думать-то не надо – рассылай товар налево-направо, выручка все равно вернется, – тряс бородой шишкарь, специализирующийся на кедровых сборах.

– А что тут такого, – пожимал плечами почтенный промысловик, держащий под рукой несколько артелей и самолично отправляющий мех в Европу, – кофейня Ллойда в Лондоне уже спасла от банкротства не одного негоцианта! Оформляя фрахт, почтенные люди сдают толику малую, идущую тем, чей товар в пучине сгинул или кого лихие люди изобидели.