Он поднял фляжку, наклонил и, держа над землей, принялся поливать могилу, описывая рукой небольшие круги. Рисовое вино растекалось по камням, сбегая в темные щели между ними. Когда фляжка опустела, он вытряхнул последние капли и осторожно поставил ее у основания пирамиды. Рука замерла. Эгар повернул голову, прислушиваясь к ветру. Потом резко выпрямился. Поморщился — то ли от внезапной боли в костях, то ли от чего-то еще. Он снова откашлялся.

— Что ж, наверно, надо развести огонь.

Эгар расседлал коня, с солдатской аккуратностью снял оружие, одеяла, припасы. Развернул узелок со щепой для растопки, составил ее домиком на голом клочке земли, отмечавшем место прежних бдений. Солнце выпуталось из веток и повисло над горизонтом. Он поежился. Несколько раз огляделся. Прошелся, собирая сломанные бурей сучки, принес их к огню, поломал, сложил все кучкой. Собранного должно было хватить до рассвета, но запас никогда не помешает. К тому же работа помогала согреться, избавиться от неприятной дрожи в костях.

Эгар опустился на колени. Как и большинство махаков, трут и сухой мох он носил в мешочке под рубашкой. Высек искру. Мох схватился, и Эгар бережно поднес его к щепе, подержал, пока пламя не перекинулось на дерево, поворошил. Некоторое время он сидел, склонив голову, глядя на огонь. Из-под щепок потянулся дымок, желто-красные язычки побежали вверх. Дерево вспыхнуло, затрещало. В лицо пахнуло теплом, глаза заслезились от дыма. Он снова поднялся, отступил в сумрак и холод. Убрал мешочек, отряхнул руки. Оглянулся на узловатый, кривой дуб и закатное солнце.

— Ну вот, отец, я…

Возникла фигура.

По сердцу как будто ударили молотом, ледяные пальцы страха сдавили грудь, и рука метнулась к рукояти ножа на поясе.

Это был не отец.

По крайней мере, внешне ничего похожего. Длинная поношенная накидка из сшитых кусочков кожи — такие носили капитаны лиги, шляпа с мягкими полями, сдвинутая вперед, чтобы скрыть лицо, хотя в том не было необходимости — солнце висело у него за спиной. Ничего подобного Эркан, шумный, по-мальчишески непоседливый, кочевник до мозга костей, никогда не носил и носить бы не стал.

Нет, он бы такое и мертвый не надел.

Эгар почувствовал, как дрогнул уголок рта. Изумление и страх сменились холодной расчетливостью солдата. Незнакомец в накидке, похоже, явился один. Ни сообщников, ни оружия, ни лошади поблизости — ничего не видно. Эгар скосил глаз — его конь спокойно пощипывал травку, никак не реагируя на незнакомца, оружие, топор и копье, лежало на месте. Невероятно, как он позволил кому-то подойти так близко и ничего не заметил.

Пальцы сжали рукоять ножа.

— Я тебя не трону, Сокрушитель драконов.

Голос прозвучал как будто издалека, словно его принес ветер. Эгар вздрогнул от неожиданности.

— Ты знаешь меня?

— Некоторым образом да. Я могу подойти ближе?

— Ты вооружен?

— Нет. Мне оружие ни к чему.

— Ты шаман?

Фигура в накидке оказалась вдруг в паре футов от него. Это случилось так быстро, что Эгар даже не заметил, как незнакомец переместился. Холодная рука стиснула запястье так, что он не смог бы выхватить нож, даже если бы от этого зависела жизнь. Лицо под шляпой надвинулось, сухое, обтянутое кожей, с суровыми глазами. В воздухе пахнуло чем-то кисловатым, такой запах шел иногда от кириатской пивоварни, что находилась южнее Ан-Монала.

— Времени мало, — предостерег голос, по-прежнему звучавший издалека. — Твои братья собрались убить тебя.

И все.

Фигура исчезла.

Эгар дернул руку, которую уже никто не сжимал, и едва не упал. Рванул из ножен кинжал. Обернулся. Никого. Незнакомец пропал. Растворился в стылом воздухе или высокой траве, как унесенная ветром память о голосе, как кисловатый запах, смешавшийся с дымком от костра.