Наркомы и целые составы правительств будут ниспровергаться и предлагаться с парламентской трибуны. С этой трибуны надо будет добиваться настоящей свободы слова в буржуазном смысле слова, отмены монополии внешней торговли, восстановления концессии — того, что требуют иностранные державы…» Не следует полагать, что другие контингента оппозиции не разрабатывали аналогичных же планов.
Для Ежова это имело еще и тот смысл, что после разоблачения и ликвидации заговора Тухачевского и в целом в связи с завершением операции «Клубок» НКВД как бы и делать было больше нечего. Но Ежов-то, как выяснилось уже впоследствии, страдал чрезвычайно опасной для руководителя карательного органа болезнью — он просто не умел останавливаться. Не говоря уже о том, что втайне мечтал войти в состав высшего руководства СССР. А на чем себя проявить-то?! И, судя по всему, в силу всех вышеуказанных соображений и не без содействия партсекретарей Ежов присутствовал на их встречах со Сталиным и Молотовым 1 и 2 июля. И явно именно он и готовил цитировавшееся выше решение ПБ от 2 июля, по которому НКВД отводилась если и не главная, то по крайней мере достаточно весомая роль — взять на учет «кулаков и уголовников», то есть тех самых, в основном крестьян, которым, благодаря настояниям АЛ. Вышинского, возвратили избирательные права. А ведь Вышинский не самодеятельностью занимался, а выполнял решения Сталина и его соратников.
Нельзя не отметить, что Сталин отчетливо понимал всю остроту момента и активного натиска партократии. Не случайно, в частности, он ограничил срок исполнения решения ПБ от 2 июля всего пятью днями, рассчитывая в данном случае на невозможность исполнения решения, особенно из-за неповоротливости партийного аппарата, тем более в координации с органами НКВД. К сожалению, расчет Сталина не оправдался. Партократия уже закусила удила. Первые ответы пришли в срок, вторая партия уже 9-11 июля. Самые кровожадные списки представили 1-й секретарь МК ВКП(б) Н.С. Хрущев и его дружок и такой же бандит, 1-й секретарь Западно-Сибирского крайкома ВКП(б) Р.И. Эйхе. Как справедливо указывает Ю.Н. Жуков, Хрущев подозрительно быстро разыскал в фактически никогда не имевшей кулаков огородной по своей аграрной сути Московской области 41 305 «бывших кулаков» и «уголовников», из которых 8500 человек потребовал приговорить к расстрелу, а 32 805 человек — к высылке (впоследствии это список был им увеличен). Эйхе пошел дальше. Этот подонок только к расстрелу потребовал приговорить 10 800 человек, а количество обреченных на высылку — и вовсе оставил неопределенным в попытке сохранить за собой право самостоятельно решать этот вопрос.
Обратите внимание на точное совпадение озвученного Сталиным количества партократов, которые, по его мнению, должны лишиться своих постов, и тем, что представили эти партийные твари уже в первом списке. По максимуму озвученная Сталиным цифра составляла 194 тыс. партократов всех уровней. Не желая подвергаться давно заслуженным, в виду плохой работы, болезненным ударам «хлыста», о котором говорил Сталин, то есть крайне опасаясь всеобщих, равных, прямых и тайных выборов на альтернативной основе, партократия выставила вместо себя, но, в отличие от сталинского плана мирной ротации руководящей элиты, уже на кровавое заклание такое же и даже чуть большее количество «врагов народа», которых подозрительно быстро сосчитали по всей стране. Первым же списком партократия представила список на 194 122 человека. В том числе 68 739 человек — к расстрелу. То есть 35,41 % от общего числа представленных по первому списку к репрессиям.
Именно представленные партократией списки «врагов народа» вошли составной частью в приказ Ежова по НКВД от 30 июля 1937 г. «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов». И когда он, добавив данные самого НКВД, свел их все воедино, то оказалось, что только первая волна репрессий затронет ЧЕТВЕРТЬ МИЛЛИОНА ЧЕЛОВЕК!
Один только этот факт означал, что намеченные для репрессирования 250 тысяч человек автоматически потянут за собой в общей сложности не менее 2,5 миллиона человек. |