Это определение, внушённое быдлу, толпарь полагает, что мысль эта — их собственная, но откуда у электората в голове что своё?

Ясно, что истина верованиям быдла противоположна.

Дадим противоположное определение: талант — это то занятие, которое искореняет в человеке главное в нём несовершенство, препятствующее достижению СЛТ.

Талант — это то, к чему человек менее всего способен.

Ещё в первой своей профессиональной книге «Катарсис: Подноготная любви» (1997) я тему таланта затрагивал. Рассказал со многими подробностями как я искал свой. А дело в 90-м было так. Тогда я уже года два с половиной был в церкви. Всё время уделял изучению богословия, тратил время на переводы всякой богословской мути. При этом, однако, был вынужден от руки переписывать при переводах цитаты из Евангелия — компьютеры ещё не были в ходу. Таким способом переписал Евангелие раз, наверное, шесть-восемь. Однажды обратил внимание на цитату, в которой говорилось о талантах, число которых при верном ими пользовании умножается. Тут я забегал по всяким разным богословам с вопросом, как те искали свой талант.

На меня все смотрели тупым взором, не понимая о чём это я. Относились даже враждебно. К счастью, тогда я всё-таки получил единственно ценную наводку за все долгие годы пребывания в христианстве. Преподаватель обычной и пророческой истории Ростислав Волкославский, дай бог ему сил выбраться из болота христианства, рассказал, что в общине, в которой он начинал, пастор составил список паствы и против каждой фамилии написал талант (в быдляцком понимании смысла слова, то есть на самом деле, не талант, а соблазн), которым данный человек обладал. Перечислил всё, что можно, включая даже умение писать письма. Дескать, сидит христианин в тюрьме, а его надо время от времени ободрять — хотя бы письмо написать.

Почему-то это «умение писать письма» меня очень прикололо. Как представишь, что в этом твоё предназначение, и всю жизнь тебе эти письма писать и писать и писать — тоска охватывала. Серая такая, безысходная, душная.

Я, конечно, не прав, не правильное это отношение, просто пишу как было.

После Волкославского решил, наконец, в молитве обратиться к богу, с вопросом, что у меня за талант. Ответа не получал. По счастью, сообразил, что ответ могу не получать из-за того, что готов следовать интересному занятию, а такой мутью, как писать письма уголовникам с крестом на шее, не хочу. Уж лучше в кондукторы пойти, или в ассенизаторы. Тут я стал ломать себя. В том смысле ломать, что убеждал себя, что надо последовать тому ответу, который получу, даже если окажется, что мой талант именно писать письма. Само собой, доломал. И в тот же день получил ответ: на молитве был голос, что надо писать, стать писателем. В «Подноготной любви» я сочно описал моё изумление — уж кем-кем, а писателем я себя никак не мог помыслить: переэкзаменовка по русскому языку после девятого класса, за весь школьный период за сочинение только раз получил «четыре», остальное — «три» или твёрдое «два», были и «единицы», родители не филологи, художественную литературу до сих пор читаю с тем же чувством, с которым глотают горькие пилюли.

Но ответ есть ответ, в тот же день сел писать, радуясь, что писать не письма. Шестнадцать лет прошло — о результатах вам судить. Революционных открытий, все говорят, в книгах моих не меряно. Ни с каким автором даже сравнить не могут.

С сегодняшнего дня, как только сформулировал небыдляцкое определение таланта, понимаю, что писательство выправляло тот внутренний мой дефект, из-за которого для меня явление не существует, пока я его не проговорю. Видимо, это было главное для меня препятствие на Пути к СЛТ. Вернее, так: то была «единичка».

А ведь всё понятно, понятней некуда. Нет смысла лечить мозоли на ноге, если в груди кровоточит огнестрельная рана.