Примерно двадцать машин, штук восемь бронетранспортеров и пехота. Я ожидал, что от нашей артиллерии и соседнего батальона ничего не осталось. Но в стрелковых ячейках возникали все новые фигуры. Вспомнил, что являюсь командиром отделения, и обошел свой участок.

Костя Черняк вытирал слезы. Погиб его дружок, второй номер расчета. Ни имени, ни фамилии его не запомнил, знаю, что жили на одной улице и вместе учились. Как мы с Витей Манохиным. Кроме пулеметчика убило еще одного бойца, а один пропал без вести. Ребята говорили, что его разорвало прямым попаданием, другие утверждали — сбежал ночью.

Раненых не было, но почти все были контужены или оглушены. Я копался в земле, нашаривая вещмешок и гранаты в нише. Вещмешок нашел, а все остальное завалило землей. Но уже подносили ящики с патронами, гранатами и горючей смесью.

Я распоряжался, вставлял капсюли в гранаты, а меня кто-то упорно тянул за рукав. Боец, без каски, в рваной гимнастерке, дергая щекой, просил разрешения «отбыть» в санбат.

— Ранен, что ли?

— Нет… контужен шибко. Ничего не слышу, и голова не соображает.

— Бери винтовку, гранаты. Становись вон там.

Боец тоскливо вздохнул, но приказ выполнил.

Открыли огонь гаубицы, затем короткоствольные полковые пушки. В батальоне, прибывшем вечером, имелись «сорокапятки». Танки шли быстро, уклоняясь от фугасных разрывов тяжелых гаубиц. Я приготовил две бутылки с горючкой. Немецкая пехота отстала, а танки через считаные минуты сомнут траншею.

Редкие взрывы гаубиц не достигали цели. Дуэль между легкими пушками и танками складывалась тоже не в нашу пользу. Хотя два Т-3 уже дымили, осколочные снаряды выбивали расчеты противотанковых пушек. От прямого попадания перевернулась «полковушка», придавленный щитом артиллерист кричал тонко и пронзительно.

К нему на помощь кинулись артиллеристы соседнего расчета, приподняли орудие, вытащили товарища и сами попали под взрыв снаряда. Хлопали противотанковые ружья. Хомченко, тоже с двумя бутылками КС, стоял на коленях, выглядывая ближайший танк.

Артиллерия сумела остановить часть «панцеров», но несколько штук утюжили траншею. Тяжелый Т-4, еще старого образца, с коротким стволом, наехал на противотанковое ружье, согнув его, как кочергу. Оба бойца бежали, пригнувшись, к ним присоединились еще человек пять. Пулеметы Т-4 их не доставали, выстилая веер пуль над головами.

Немецкие танкисты в азарте увеличили скорость, левая гусеница обвалила край траншеи, пулемет и пушка выстрелили одновременно. Из кучки бежавших в нашу сторону людей уцелели всего двое. Возле дымящейся воронки ворочалась половинка человека. Такого не может быть!

Боец из последних сил приподнялся на руках. Его привалило землей и оторвало ступни. Он сумел пробежать еще несколько шагов. Не проковылять, а именно пробежать, прежде чем очередь в спину свалила его лицом вниз. Но и Т-4 с усиленной броней ворочался всей своей двадцатитонной тушей, застряв в обвалившейся траншее. Левая гусеница гребла дно, а правая, бешено вращаясь, выбрасывала фонтан земли на бруствере.

Хомченко пихнул меня, и мы побежали к танку. Нас опередил боец с обычной гранатой РГД-33. Он бросил ее, взрыв не причинил вреда застрявшей машине. Из бокового люка высунулся танкист с необычно коротким автоматом и дал очередь в бойца. Наверное, ранил. Высунулся по пояс, собираясь добить наверняка.

— Щас я тебе, блядина…

Старшина кинул обе бутылки, одну за другой. Одна шлепнулась во взрытую землю и не разбилась, вторая растеклась горящей лужей возле застрявшего танка.