.. Нагнувшись, я с остервенением почесал лодыжку.
– Тут клопы! Меня укусили!
– А ты их тоже укуси, – с детской непосредственностью посоветовал Фэтсо, и оба надзирателя захохотали.
Вот и чудненько. Они не заметили, как я вытащил из подошвы и зажал в кулаке отмычку. Но едва я повернулся к Рэско, замышляя, как говорят судьи, нанесение побоев, фургон остановился, и Фэтсо отворил дверцу.
– Выходи, – велел он мне, а Рэско с силой дернул цепочку, отчего наручник больно впился мне в запястье.
Выбравшись из фургона, я в недоумении уставился на здание с мраморным фасадом. – Но ведь это не космопорт, – пробормотал я. – В самую точку попал, – ухмыльнулся Рэско и потащил меня за собой. – Это местный вариант пересылки.
Я решил, что дальше не пойду, хватит с меня этой мерзкой компании. И все‑таки пришлось потащиться следом за надзирателями, всей душой желая, чтобы подвернулась какая‑нибудь лазейка. Вскоре она подвернулась. Я заметил, что в дверь под красивой вывеской "ПИЧЕР ПИСА ГОРРИТ" входят и выходят одни мужчины. Проще простого было догадаться, что означает надпись.
Я остановился и, показывая пальцем на дверь, заныл:
– Я хочу туда! Ну, пожалуйста!
– Нельзя! – ухмыльнулся Рэско. Вот ведь садист!
Неожиданно за меня заступился его приятель.
– Ладно, отведи его. Ему здесь долго торчать.
Рэско выругался, но не стал спорить. Наверное, он был младше Фэтсо по званию. "Пичер писа" оказался самым примитивным сортиром – стенка, вдоль нее желоб на полу. Над желобом выстроились в ряд мужики. Расстегнув ширинку, я направился к свободному месту в дальнем углу. Рэско с недовольным видом топал следом.
– Будешь на меня пялиться, я ничего не смогу сделать, – обернувшись, буркнул я.
Он на секунду поднял глаза к потолку. Этого времени оказалось достаточно, чтобы свободной рукой схватить его за шею. Во взгляде охранника вспыхнуло удивление, но тут же угасло, едва я изо всех сил вдавил в шею большой палец. В тот самый миг, когда раздался приятный удар бесчувственного тела о пол, я освободился от "браслета". Рэско лишь похрапывал, пока я обыскивал его и доставал бумажник, чтобы оправдать свою репутацию вора. Угнездив бумажник в своем кармане, я выпрямился и оглянулся. Стоявшие вдоль желоба люди обернулись ко мне.
– Ему стало плохо, – объяснил я и, переводя взгляд с одного непонимающего лица на другое, добавил на эсперанто: – Li svenas. – Но и это не произвело на них впечатления. Тогда я показал на Рэско, на двери и на себя. – Пойду за помощью. Вы приглядите за ним, ребята. Я скоро вернусь.
Никто не попытался меня остановить. Я выскочил за дверь – и едва не угодил в лапы Фэтсо. Он заорал и бросился ко мне, но не тут‑то было, я пулей вылетел из здания и затерялся в толпе прохожих. За мной раздавались вопли, но вскоре они затихли вдали. Я проскочил между двумя конями, перепрыгнул через скамейку и помчался по тенистой аллее. Вскоре я оказался на другой, такой же людной, улице и влился в поток пешеходов. Вольный, как птица, я брел, насвистывая и глазея на вывески, на женщин, носящих чадру, на расфранченных мужчин. Здравствуй, свобода! А может, рано ликовать? Один на варварской планете, не зная языка, преследуемый властями – с какой стати я так обрадовался? Тут же нахлынула черная тоска, но я ей не поддался. "Ты ли это, Джим? Встретив пустяковые трудности, падаешь духом? Стыдись! Что бы сказал Слон, если бы тебя сейчас увидел?”
“Ничего бы не сказал, – подумал я, ловя косые взгляды прохожих. – Не стал бы он распускать язык при всем честном народе, как я сейчас".
Беззаботно насвистывая, я свернул за угол и сразу наткнулся на столы, уставленные яствами, и людей, сидящих за ними и потягивающих аппетитные на вид напитки. |