Он вышел из машины, и блондинка запрыгала от счастья, как веселый щенок.

– Меня зовут Илза Ганс, – объявила она, протягивая руку.

Смит неуверенно пожал ее. Пожатие было сильным, гораздо сильнее, чем он ожидал. И в этот момент свободной рукой она вытащила пистолет со взведенным курком и наставила на Смита.

– Спокойно, – предупредила она.

Харолд Смит попытался вырвать руку, но девица сжала ее еще сильней и заломила ему за спину. Ударив Смита по пояснице, она повалила его на автомобиль.

– Юная леди, я должен вас предупредить. Если это ограбление...

Но тут ему в спину уперлось дуло пистолета, и он подумал, что, возможно, она собирается пристрелить его прямо на месте.

– Помалкивайте! – пригрозила девица, и в голосе ее зазвучал металл. Затем она сняла нарукавную повязку, аккуратно вывернула ее, завязала Харолду Смиту глаза и повела его к фургону со спущенным колесом.

Если бы Смит мог взглянуть на себя со стороны, то он наверняка узнал бы черную свастику в белом кругу, красовавшуюся в самом центре закрывавшей ему глаза повязки, и, возможно, понял бы все. А может быть, и не понял бы.

* * *

– Харолд Смит?

У него пересохло во рту, и он глотнул воды. Почему он так нервничает? Ведь скорее пристало волноваться Харолду Смиту.

– Да... – неуверенно произнес Харолд Смит. Хотя глаза у него были завязаны, он знал, что находится внутри выкрашенного бронзовой краской фургона. Пол был устлан ковром, верх обит плюшем: он задел лысиной потолок, когда его втолкнули в мягко отъехавшую боковую дверцу. Чьи то холодные руки бросили его на вращающееся сиденье.

– Харолд Д. Смит?

– Да. – Голос Смита звучал спокойно. А у этого Смита есть выдержка, если не сказать – смелость. Может, оно и к лучшему, подумал он.

– Самыми тяжелыми были первые десять лет.

– Я вас не понимаю, – отозвался Смит.

– Там были зеленые стены. Снизу потемнее, вверху – посветлее, и мне ничего не оставалось, как только глазеть на них. В те дни я часто думал о вас, Харолд Смит.

– Я вас знаю?

– Я как раз к этому и веду, Смит.

Он словно выплюнул это имя. Нервозность почти прошла. Отлично.

Илза стояла на коленях на коврике и улыбалась ему. Она сошла бы за любящую дочь, если бы не пистолет, нацеленный на ненавистного Харолда Д. Смита.

– Тогда у нас не было телевизоров, – продолжал он уже спокойнее. – Телевизор был тогда в новинку. Хотя в Америке уже кое кто обзавелся телевизорами, но там, где я сидел, об этом нечего было и мечтать, вот мне и приходилось пялиться на зеленые стены. У меня от них болели глаза, такие они были зеленые. И по сей день я не могу спокойно смотреть на траву. И на ваши бумажные деньги.

Харолд Смит напряг зрение, пытаясь разглядеть что либо сквозь темную повязку. Он держал руки на коленях, боясь пошевелиться. Он знал, что у девицы в руках пистолет, нацеленный на него.

– Но в конце концов, – продолжал скрипучий голос, – нам все таки поставили телевизор. Думаю, только он помог мне сохранить рассудок. Телевизор давал пищу уму. Он был моим окном в мир, ибо, как вы понимаете, в комнате в зелеными стенами не было окон. Без телевизора я бы, наверно, покончил с собой. Лишь ненависть может так долго поддерживать человека.

– Ненависть? Я вас не знаю.

– Ты ведь не видишь меня, Харолд Смит!

– Ваш голос мне не знаком.

– Голос? Последний раз ты слышал его в сорок девятом году.