Каирн решил, что умирает, и это казалось не худшим выходом из положения, если означало конец страданий. Он подумал о кабо. Как тот будет обходиться, привязанный к трупу? Сможет ли разгрызть поводья? Он подтянул привязанное запястье и начал теребить петлю другой рукой. Обе руки онемели. Он пытался ослабить узел, пока хватало сил. Потом сдался и потерял сознание.

По оранжевому отблеску он понял, что рядом находится очаг, но боялся повернуть голову, чтобы боль не вернулась. Над головой виднелись балки, прокопченные, с неободранной корой. Птица с широкой головой сидела на одной из них и смотрела на него огромными глазами, посажеными с обеих сторон короткого кривого клюва.

Каирн попытался понять, в каком состоянии его раны. В бедре боль была сильной, пульсирующей. Бок болел меньше.

Теперь боль не была такой всеобъемлющей, как раньше, но стоило шевельнуться — и пытка возобновлялась; он не умирал от боли только потому, что лежал неподвижно. В комнате не ощущалось присутствия человека. Он снова уснул.

Его разбудили какие-то перемены. Открылась дверь, наполнив комнату светом. Свет поблек, и он услышал, как кто-то двигается рядом. Он слышал шорох, потом ощутил кожей прохладное дуновение воздуха. Кто-то откинул с него одеяло. Каирн открыл глаза.

— Там, откуда ты родом, живут крепкие люди, — сказала женщина. У нее было круглое лицо с небольшим подбородком и широко посаженные карие глаза. Черные волосы беспорядочно падали на плечи, челка свисала до бровей.

— Это правда, — сказал Каирн, пораженный слабостью собственного голоса.

— Любая из этих ран могла убить тебя. Хватило бы и потери крови. А уж заражения хватило бы с лихвой. И все-таки ты справился с потерей крови, а я своим врачеванием остановила заражение, хотя мне не раз казалось, что я тебя потеряла. Ты веришь в богов, незнакомец?

— У нас есть духи, — сказал Каирн. — Боги — это для чужестранцев.

— Я думаю, боги существуют, потому что один из них наверняка охраняет тебя. Помимо твоих ран и заражения, тебя прикончили бы голод и жара, упади ты со своего животного в любом другом месте. На расстоянии дня пути не живет больше никто.

— Кабо, — сказал Каирн. — Где он?

— Ты, верно, с равнин, — сказала она. — Сначала спросишь о животном, а уж потом о своем здоровье!

— Я или выживу, или умру, — сказал он. — Хоть так, хоть эдак, а пешком идти мне не хочется.

— Он в загоне снаружи, и у него вдоволь еды и питья. А вот ты в ужасном состоянии. Ты сильно бредил, не ел много дней, тебя рвало даже от воды. Если я тебя посажу, попробуешь попить?

Неожиданно он почувствовал страшную жажду.

— Пожалуйста.

Она подхватила его под плечи и усадила, подсунув под спину тяжелые подушки. Боль была терпимой, и он заметил, что, кроме двух гигантских повязок, на нем ничего больше нет.

— Боюсь, твою одежду придется выбросить. Она вся пропиталась кровью, и удивительно, что запах не привлек всех хищников и стервятников в окрестных лесах и холмах. В этих краях живут отвратительные летучие мыши, достаточно большие, чтобы расчленить тебя и растащить по кускам.

Она помогла ему поднести ковш к губам, и восхитительная прохлада воды оросила горло. Внутри все настолько пересохло, что он ощутил, как жидкость начинает впитываться в ткани, едва достигнув желудка.

— Еще, — сказал Каирн, когда ковш опустел.

— Позже. Если ты сейчас выпьешь еще, тебя опять вырвет. Пусть вода задержится внутри, а потом попробуешь поесть, но не торопи события. Будет досадно потерять тебя из-за излишеств после того, как ты столько пережил.