– Как ты могла убить ребенка? – с ужасом спросила Севрие.

– Это не ребенок! – отмахнулась Зелиха. – На данном этапе это, скорее, можно назвать капелькой. Так будет научнее.

– Научно? Это не научно, это бесчувственно, – расплакалась Севрие. – Ты бессердечная, вот ты кто!

– Ну, тогда у меня хорошие новости. Я это… ее… в общем, называй как хочешь, не убила. – Зелиха спокойно повернулась к сестре. – Но действительно хотела. Я пыталась избавиться от этой капельки, только почему то не вышло.

– То есть? – спросила Бану.

Зелиха набралась храбрости и постаралась сделать хорошую мину при плохой игре.

– Аллах послал мне знамение свыше, – сказала она безучастным тоном, хотя и понимала, что в ее семье такого говорить не стоит. – Вот лежу я под наркозом, с одной стороны доктор, с другой – сестра. Через минуту должна начаться операция, и все, этого ребенка не будет. Никогда! Но буквально за секунду до того, как отключиться, я слышу призыв на молитву с соседнего минарета… Такие нежные звуки, они, как бархат, окутывают мое тело. А когда все затихает, я слышу, словно кто то шепчет мне на ухо: «Не убивай это дитя!»

Севрие задрожала, Фериде нервно кашлянула в салфетку, Бану тяжело сглотнула, а Гульсум нахмурилась. Только Петит Ма пребывала где то далеко, в лучшей реальности, и, доев суп, покорно ожидала следующего блюда.

– А потом, – продолжала Зелиха, – таинственный голос возвещает: «О Зелиха, о паршивая овца в праведном семействе Казанчи! Не убивай дитя, дай ему жить! Тебе еще неведома его судьба! Этот ребенок будет великим вождем. Он будет монархом!»

– Не может он стать монархом, – вмешалась Севрие, которая никак не могла не блеснуть своим учительским авторитетом. – У нас больше нет монархов, мы современное государство.

– «Услышь, грешница, это дитя будет управлять людьми, – вещала Зелиха, пропустив мимо ушей преподанный урок обществознания. – Имя его услышат не только в этой стране, не только на всем Ближнем Востоке и Балканах, но и во всем мире. Это твое дитя поведет вперед массы и принесет человечеству мир и справедливость». – Она перевела дыхание и закончила: – В любом случае у меня для вас хорошие новости! Ребенок остался во мне! Недалек тот день, когда мы поставим на стол еще одну тарелку.

– Приблуда! – воскликнула Гульсум. – Хочешь принести в подоле внебрачного ребенка, нагульного!

Слово прозвучало как всплеск от брошенного в тихие воды камня.

– Стыд какой! Ты всегда нашу семью позорила, – не унималась мать, и ее лицо исказилось от гнева. – Вы только посмотрите на это кольцо в носу… А вся эта косметика, и эти юбки ужасные, еле зад прикрывают, и каблуки, эти каблуки! Вот что бывает, когда одеваешься… как шлюха! Да тебе надо днем и ночью благодарить Аллаха за то, что в этой семье нет мужчин, а то бы они тебя убили.

Это было не совсем так. То есть про убийство, может быть, и правда, а вот насчет того, что в семье мужчин не было, – не совсем. Мужчины были. Где то. Но женщин в семействе Казанчи действительно было намного больше, чем мужчин. Казалось, на весь род кто то наложил проклятие: из поколения в поколение мужчин настигала внезапная и безвременная смерть.

Вот, например, Реза Селим Казанчи, муж Петит Ma, неожиданно упал замертво в шестьдесят лет, задохнулся. А в следующем поколении Левент Казанчи умер от инфаркта, не дожив до пятьдесят первого дня рождения, пошел по стопам отца и деда. Казалось, в каждом следующем поколении мужчины жили все меньше и меньше.

Был еще двоюродный дедушка, который сбежал с русской проституткой, а она в итоге его ограбила и оставила замерзать где то в Петербурге.