Бронзовое правило благоразумия стамбульской жительницы: когда к тебе пристают на улице, уходи и постарайся поскорее забыть всю историю. Потому что весь день вспоминать о таком – только зря переживать.

Зелихе хватало ума понять: если сейчас она расскажет, что к ней приставали на улице, другие женщины не поддержат ее, – напротив, в таких случаях они обычно еще и осуждают жертву оскорбления. Поэтому Зелиха не стала распространяться и свалила все на дождь.

– Сколько вам лет, девушка? – поинтересовалась секретарша.

Опять этот идиотский вопрос, причем совершенно неуместный. Зелиха поглядела на секретаршу прищурившись, словно приноравливаясь к полутьме.

Она вдруг вспомнила про этот печальный факт: свой возраст.

Как и многие женщины, привыкшие держаться старше своих лет, Зелиха очень злилась оттого, что на самом деле была куда моложе, чем хотела.

– Мне девятнадцать, – призналась она и тотчас покраснела, словно все эти люди вдруг увидели ее голой.

– Нам, конечно, необходимо получить согласие вашего мужа. – Секретарша больше не щебетала и незамедлительно задала следующий вопрос, уже догадываясь, какой будет ответ. – Позвольте спросить, вы замужем?

Краем глаза Зелиха заметила, что полная блондинка справа и женщина в платке смущенно заерзали. Под тяжелыми испытующими взглядами всех присутствующих кривившая ее губы усмешка превратилась в блаженную улыбку. Не то чтобы она получала особое удовольствие от неловкости, но затаившееся в глубине души безразличие только что шепнуло, что на мнение других можно плюнуть, в конечном итоге оно ничего не меняет. Она недавно решила изгнать из своего лексикона некоторые слова, так почему же не начать прямо сейчас со слова «стыд»? И все же ей не хватило духа произнести вслух то, что и без того было ясно всем в этой комнате. Не было никакого мужа, некому было давать согласие на аборт. Не было никакого отца. Вместо папы – только пустота. Но Зелихе повезло: с точки зрения формальностей, отсутствие мужа облегчало дело. Судя по всему, ей не требовалось ничье письменное согласие. Бюрократические правила были направлены на спасение младенцев, зачатых в законном браке, а внебрачных детей никто особо не стремился спасать. В Стамбуле ребенок без отца был очередным ублюдком, а ублюдок – это просто очередной расшатавшийся больной зуб, готовый в любой момент выпасть из пасти города.

– Место рождения? – Уныло продолжала секретарша.

– Стамбул!

– Стамбул?

Зелиха передернула плечами, что за вопрос? Где же еще, черт возьми?! Она же часть этого города! Разве у нее на лице не написано? Зелиха считала себя истинной стамбулкой. Словно укоряя секретаршу, не увидевшую столь очевидного, Зелиха развернулась и, не дожидаясь приглашения, плюхнулась в кресло рядом с женщиной в платке. Только тут она заметила мужа несчастной, который сидел неподвижно, словно оцепенев от смущения. Похоже, он то как раз не осуждал Зелиху, ему было и без того мучительно неловко быть единственным мужчиной в этом женском царстве. Зелихе даже жалко его стало. Она подумала, не предложить ли ему выйти на балкон покурить – в том, что он курит, она не сомневалась. Но это могли неправильно понять. Незамужняя женщина не делает таких предложений женатым мужчинам, а женатый мужчина в присутствии жены мог проявить враждебность по отношению к другой женщине. И почему так сложно подружиться с мужчинами? Почему это всегда так? Почему нельзя просто выйти на балкон, покурить вместе, переброситься парой слов, а потом снова разойтись? Довольно долго Зелиха сидела неподвижно. И не потому, что смертельно устала, и не потому, что ее достало всеобщее внимание, а просто потому, что ей хотелось посидеть у открытого окна, она соскучилась по звукам улицы. Вот раздался хриплый голос разносчика:

– Апельсины! Свежие, ароматные апельсины!

– Отлично, давай кричи дальше, – пробормотала Зелиха.