— Смотри, что наделал!
ТУБ стоял покачиваясь, киберлогика его еще не пришла в равновесие после жестокого удара, и он не успел объяснить, почему упал.
— Сколько раз я тебе говорил, — нападал Алешкин, — когда идешь смотри под ноги.
Опустив окуляры вниз, ТУБ прохрипел послушно:
— …понял… смотреть под ноги…
— Ничего ты не понял! На чем ты стоишь? Опять на проводе стоишь!
И Алешкин сердито оттолкнул ТУБа жесткой перчаткой скафандра.
— Иди к чертям собачьим!
Приказ был подтвержден жестом, и ТУБ послушно зашагал прямо в пустыню. Он сделал несколько шагов, пока киберлогика не погасила импульс непонятного приказа. Тогда он остановился, повернулся через левое плечо и подошел к Алешкину.
— …не понял… — сказал он.
Алешкин доставал из ниши столбика запасной прибор вместо поврежденного и все еще был сердит, на ТУБа даже не взглянул.
— Иди к тамбуру!
ТУБ опять замешкался.
— Выполняй!
И только тогда он зашагал к станции, высоко поднимая ноги и старательно обходя все лежащие провода.
Из тамбура вышла Мей в легком скафандре. Выполняя приказ, ТУБ, не остановившись, протопал мимо нее. Она взглянула в сторону Алешкина и догадалась.
— Бедный ТУБ! За что тебя так?
Алешкин услыхал ее в шлемофоне.
— Мей, нечего его жалеть. Вы только посмотрите, что наделал этот броненосец! Мне опять попадет от Паппино.
— А вам за что?
— Когда ТУБ делает что-то не так, то влетает мне, а не ему.
Мей присела возле Алешкина и ласково поглядела на него через стеклолитовое забрало скафандра.
— Понятно! — догадался он. — Куда вас везти?
— О, тут недальек.
— Недалеко.
— Совсем недальеко… тут, возле… Мне нужно поискать новый проба.
Очередная отметка температур все равно была пропущена, а прибор надо было регулировать. Притом просил не кто-нибудь, а Мей… Он подсадил ее к верхнему люку танкетки, забрался сам и положил руки на рычаги управления.
ТУБ стоял возле тамбура и следил за танкеткой, пока она не скрылась за скальной грядой. Тогда он включил приемник отраженных сигналов и настроился на частоту аварийного маяка танкетки.
* * *
Высадив Мей у обрывистой стенки кратера, Алешкин развернул танкетку и повел ее в обход, лавируя среди скал и скальных обломков, которыми был завален Залив Радуги.
— Тоже мне, придумали название, — ворчал он. — Сплошные радуги… Мей! — позвал он. — Не уходите далеко, а то я потеряю вас.
Шлепая мягкими пластмассовыми гусеницами, танкетка карабкалась по камням, то и дело ее клало то на один бок, то на другой. Даже независимая подвеска кабинки не спасала Алешкина от резких толчков. Мей была где-то там, за скальной грядой, и он пытался разыскать туда проход. В одном месте сунулся было в узкую расщелину, но решил, что танкетка, чего доброго, заклинится панцирем и гусеницы повиснут в воздухе.
«Вот будет номер!» — подумал Алешкин.
Он повел танкетку в обход. И вдруг на вершине скалы, которую он огибал, распустился похожий на цветок, красивый пушистый фонтанчик и медленно опал кучкой пыли. За ним, подальше, вспыхнул другой. И вся каменистая пустыня внезапно покрылась фонтанчиками, как поле цветами. Они распускались то поодиночке, то по нескольку штук сразу, медленно угасали, а рядом вспыхивали другие.
Все это выглядело очень красиво. Алешкин никогда не видел ничего подобного и даже не сразу сообразил, что это такое.
Метеоритное облако накрыло Луну…
Он тут же двинул рычажок передатчика на полную мощность и закричал в микрофон:
— Мей! Бегите ко мне, Мей!!
Развернув танкетку, он бросил ее в лоб, вверх на скальную гряду. |