На входе меня не встречали, хотя я почему-то ожидал увидеть стойку, за которой будет стоять улыбчивая девочка, которая сразу осведомится, чего мне угодно. Но нет — чтобы встретить хоть кого-нибудь, пришлось пройтись по длинному коридору, мимо трех одиноко висящих тулупов.

Уже в мастерской я наткнулся на здешнего работника. Посреди большого помещения — не меньше сотни квадратных метров — стоит книгопечатный станок из множества рамок, удерживающих сотни зеркально отраженных железных букв, из которых набраны предложения. Некоторые рамки сейчас опущены, прижаты к бумажным листам. В углу, у печи, сохнут аккуратно разложенные бумажные листы. Возле станка копошится широкий мужичок в замызганном чернилами переднике.

Я шаркнул по полу ногой, и мужик крупно вздрогнул.

— Чего хотели, уважаемый господин? — без всякого уважения в голосе буркнул работник, буравя меня глазенками. А сам неторопливо накрыл станок тканью прежде, чем я успел рассмотреть, что за текста набраны в железных рамках.

— Хочу узнать, можно ли заказать у вас книги.

— Нельзя! Пока нельзя. Заказов куча, и ближе, чем через месяц, мы новых не возьмем. Кстати, как вы вообще вошли? Дверь была заперта на крючок.

Возможно, и была — я мог не почувствовать, как вытащил вбитый в стену крючок. Когда обладаешь силой шести взрослых мужиков, сложно разобраться, дверь туга, или просто заперта.

— А есть, что скрывать? — поинтересовался я, осматриваясь вокруг. — Не вижу здесь ни бутылок, ни женщины, которую ты прячешь от хозяина типографии.

— Я и есть хозяин, как вы выразились. А заперся я, так как процессу необходим контроль, уважаемый господин: ежесекундный контроль, от которого вы меня отвлекаете. Поэтому я прошу вас уйти.

Принять меня за кого-то из залетных аристократишек легко: перекроенный под мою фигуру шикарный тулуп, лисья шапка и украшенные серебряной нитью сапоги говорили — да что там, кричали! — что за моей спиной стоит богатый отец, или иной родственник, который меня обеспечивает. За адепта меня тоже можно принять, однако, хоть практиков в столице живет человек сто, это капля в море в сравнении со всем населением города. Многие горожане за жизнь не пересекаются с нами, не видят во всем размахе нашу чванливость и спесивость, не осознают глубину наших пороков, и единственное, что знают об адептах — обычно те носят на верхней одежде нашивку школы, или амулет с ее символом. Я же свою цеховую принадлежность не указываю.

— Ну так можно и отменить другие заказы, — улыбнулся я. — Нежно, но властно раздвинуть, так сказать, сроки.

— Мои сроки не раздвигаются, — мрачно отрезал владелец типографии. — Ни нежно, ни властно. Я прошу вас покинуть мою собственность.

— А можно посмотреть на процесс книгопечатания? — мужичок напрягся, и я уточнил. — Вы так его скрываете, что я все больше и больше заинтересовываюсь.

— Молодой господин, вам нос когда-нибудь ломали? — спросил мужик, вытаскивая откуда-то короткую деревянную дубинку с обмотанной кожей рукоятью.

— Было пару раз. Однажды за печать запрещенной литературы влетело, — попытался я ударить в предполагаемую болевую точку, но на хозяина фраза не оказала ожидаемого воздействия.

— Очень вам сочувствую. А теперь, дабы не испытывать ужасную боль от третьего перелома, советую выйти с территории моей собственности, — и мужчина указал дубинкой на выход.