От некультурной. Ни от той, что "93-й год", ни от той, что "17-й". С помощью революций меняется среда, в которой мы живем. Вчера мы, идя домой, шагали по пыльному тротуару и дышали воздухом, а сегодня – раз!, и кто-то взорвал некую плотину, о существовании которой мы даже не подозревали. Вчера, когда мы ложились спать, за окном был привычный пейзаж. Скучный, постылый. "Глаза б мои его не видели…" А сегодня глянули – Боже! Вокруг простирается водная гладь. "Waterworld". Да как же мы жить-то будем? Да так как-то… Кто-то мутирует, жабры у себя отрастит, начнет нырять за жемчугом, будет вздыхать о "былом", внучкам с перепонками между пальцами рассказывать как оно было "при проклятом совке", ну, а кто-то не сможет "вписаться в реформы", кто-то утонет. "And only bubbles coming up." Буль-буль-буль-бульк…
А вот тем, кто все это благолепие устраивал, тем, кто обо всем знал заранее, им жабры не нужны. Они загодя, перемигнувшись, уже координатами таинственного острова обменялись, они и широту и долготу знают, им тайна двух океанов известна, и уж аквалангом каким-нибудь завалященьким они тоже обзавестись не забыли. "Ну, а вы тут того, побарахтайтесь… Быдло проклятое!"
Во всем этом великолепии есть лишь один малоприятный для "взрывников" штришок – дело в том, что как было справедливо подмечено, у революций есть свойство пожирать своих детей. И в этом смысле культурная революция тоже ничем не отличается от тех революций, где гильотина и прочие "средства социальной защиты". Любой революции нужны мученики, любое мало-мальски серьезное дело должно быть спрыснуто кровью. Ну и в той истории, что мы вам рассказываем, без мучеников тоже не обошлось.
Comes Death, nothing can be done
С описываемых нами событий пройдет сколько-то там лет и в 1980 году, в далеком Нью-Йорке, будет убит, не ледорубом, правда, а банальной "маслиной" Джон Леннон. Вообще-то в смерти этой ничего удивительного нет, Леннон всей своей жизнью напрашивался на неприятности. По духу он был истинным революционером. А если учесть его идиотские претензии на мессианство, то даже и удивительно, что он протянул так долго. Вот ведь еще 29 июля 1966 года в Америке разразился скандал после того, как журнал Дэйтбук опубликовал реплику из интервью Леннона, которое тот дал в марте того же года лондонскому Ивнинг Стандарту. В интервью том Джон опрометчиво заявил, что Битлз "more popular than Jesus". В Америке разразилась буря. Песенки Битлз перестали крутить по радио, а в южных штатах кое-где были даже устроены аутодафе, где при стечении верующих сваленные в кучу пластинки Битлз публично сжигались. С одной стороны это было своеобразной рекламой, но с другой это грозило немедленно сказаться на доходах целой индустрии, в которую к тому времени превратился "проект Битлз" и Леннон немедленно принялся извиняться и объясняться, говоря, что он имел в виду не это, а вот то, но слово-то – не воробей. Между тем в той "social laboratory", коей, по мнению интеллектуалов, является Америка, всегда хватало всякой твари-по-паре, и среди этих тварей при случае или при необходимости с легкостью можно было найти парочку сумасшедших, так что заявление свое Леннон сделал явно не подумав. Думание вообще не было его сильной стороной и имел он обыкновение кроме опрометчивых высказываний совершать не менее опрометчивые поступки. Скажем, в апреле 1963 года, когда Битлз находились в самом-самом начале своей головокружительной карьеры, Леннон вдруг, под тем предлогом, что ему нужно отдохуть, бросил своих друзей и уехал с менеджером Битлз Брайаном Эпштейном на две недели в Испанию. Уехать куда бы то ни было вдвоем с Эпштейном, о гомосексуализме которого знали все окружающие, было в высшей степени неосторожным поступком. Репутации Леннона в "роктусовке" был нанесен невосполнимый ущерб. |