— Огг" омная! Здог" овенная!

— Ты меня не холодь! — фыркнула мать, отстраняясь, бесцеремонно и сноровисто стянула с сына одежку и толкнула того в комнату — ужинать. — Потом расскажешь.

За тарелкой история про пантеру обросла новыми подробностями — кроме того, что животное оказалось черным и "такенным" (широко разведенные петькины ладошки и еще до края стола), так еще и повело себя странно. Пантера вышла на детскую площадку, понюхала землю и ретировалась от детского визга и снежков в морду в кусты. Впрочем, детские фантазии никого за столом особо не заинтересовали, вот плюшки с твОрогом — это да, это занятно. Это вам не соседский черный котяра Васька, силой детского воображения выросший до сказочных размеров.

Вечерком заглянула дядя Коля — был смурен, сердит, от предложенной стопочки не отказался, что случалось с ним крайне редко. Потом разговорился, долго ругал начальство и правительство, обещал "как тока станет депутатом" — расстрелять всех к едреней фене. После второй стопочки мутно признался, что в деревне чертовщина какая-то творится уже и средь бела дня. Больше ничего не объяснил, домой ушёл в еще более мрачном настроении, потом отчалил в длительный запой. На этой неделе Петька в райцентр не поехал.

Глава 5.

Часик сна Андрей себе позволил. Потом пялился в потолок. Потом оборотень во сне рычала и вздрагивала, порываясь бежать и, наверно, перекинуться. Был вечер. Свечей осталось одиннадцать штук. Мало. Не то, чтобы Андрей не любил темноты, он не любил темноту в компании с невыдрессированным оборотнем.

Снова копался в ящике, но свечей больше не нашел, только керосинку без керосина, поломанную, под тряпьем, там же часы на заводе,"Красная заря", РСФСР-вские, со звездочкой. Их попробовал завести, чтобы тикали. Они, как ни странно, завелись.

Размочил печенье преклонного возраста в талой воде — голод не тетка.

Когда обратил внимание на оборотниху, та уже не спала, а сосредоточенно грызла веревку. Легонько, предупреждающе пнул под ребра. Та неприязненно ощерилась, но веревку оставила в покое. Улеглась, вжавшись спиной в угол и сверкала оттуда снова желтеющими глазами. Похоже, заклинаньице, которым развлекались инквизиторы, не столь уж и действенно.

— Оборотень? Давай хоть разговаривать, что ли.

Зыркнула глазищами, низко заурчала.

— Ты хоть помнишь, как тебя зовут?

— Алина Сергеевна Ковалева, археолог чего-то там, помнишь?

Лежит, слушает. Вряд ли что понимает. Глаза уже совершенно желтые, без малейших сомнений. Зрачки вертикальные, но в полутьме широкие. Нечесаные волосы сбились колтунами. Точь-в-точь одержимая. Не зря их в средние века так боялись и ненавидели. Ведет себя такая свежеукушенная как нелюдь, на всех кидается, слюной ядовитой брызжет — чем не бесовка?

— Тут написано на стенке, что ты зануда. Зануда ты? А с Мишей тем теперь чего?.. Послушай, я не знаю, что с тобой делать. Честное слово, никогда не возился с оборотнями. У меня есть друг, Володар. Он волк. Ну и всё. И поэтому я не знаю, как с тобой быть. Был бы телефон, звякнул бы Володару…. Что я вообще должен с тобой делать? У меня была собака, сука. Адетта. Мастиф. Но, черт возьми…

Ай, ну ее! Глаза эти… Что со стенкой разговаривать!

Попробовал осторожно силы — нет, никак на "прыжок" не наскребается пока. От птички, принесенной вчера оборотнем, остались только косточки. Чуть-чуть бульона.

— Слыш, оборотень, ты есть хочешь? Кости грызть будешь?

Глаза животных тем и отличаются от человеческих лиц — абсолютная безэмоциональность. Кошка смотрит на тебя так, словно бы ты пустое место.