Они повернули направо и пошли по коридору, ведущему в холл. Аллейн услышал, как звякнули колечки, на которых висела занавеска из лайковой кожи, отделявшая холл от коридора. Он уже сидел на корточках перед бюро Верни-Мартена.

В своем отделе Аллейн славился тем, что мог обыскать помещение с необыкновенной быстротой и столь же поразительной аккуратностью. Вряд ли он когда-либо действовал проворнее, чем сейчас. Баради оставил нижний ящик бюро открытым.

В ящике лежало с полдюжины книг, возможно, менее известных, чем сочинения де Сада, но зато еще более скандальных, и все они значились в списке запрещенной литературы Скотленд-ярда. Аллейн перебрал их по одной и сложил на место.

Следующий ящик был заперт на замок, который легко поддался отмычке, позаимствованной Аллейном в свое время у домушника-виртуоза. На этот раз добычей стали три папки с деловыми бумагами и две записные книжки. Записи в первой папке были сделаны странной вязью, которую Аллейн принял за арабское письмо, однако попадались и собственные имена, написанные латинскими буквами. Огромные суммы денег, проставленные в различных валютах: долларах, франках, фунтах и лирах, были педантично распределены по разным графам. Аллейн быстро листал страницы, фиксируя глазами их содержание и напряженно прислушиваясь к тишине в коридоре.

Между первой и второй папкой лежал альбом в четверть листа в фиолетовой кожаной обложке с замысловатым тиснением. От рисунка рябило в глазах, но Аллейн все-таки узнал пентаграмму, подсвечник, крылатых змей, быков и перевернутый крест. Все это венчал обоюдоострый меч с вздымавшимся над ним пламенем, очертаниями напоминавшем воздетую руку. Альбом был перехвачен застежкой и заперт на замочек, отпереть который не составило труда.

Под обложкой находился один-единственный листок пергамента, украшенный затейливым орнаментом и магическими символами. Аллейн принялся читать:

«Здесь во имя Ра и Сынов Ра, и Дочерей Ра, которые также в таинстве Солнца являются Священными Супругами Ра, я, в канун посвящения в Тайное Общество Ра, клянусь перед ликами Гора и Озириса, Анубиса и Аписа, Добра и Зла, кои суть Господь единый, в котором заключено и Добро и Зло, клянусь, что наложу печать на уста мои, и на глаза, и на уши мои и навеки сохраню тайну мистерий и Священных Ритуалов Ра.

Клянусь, что все, что происходит в этом месте, никогда не будет существовать для мира. Если я нарушу клятву хотя бы в малейшей степени, то пусть уста мои будут сожжены огнем, что пылает сейчас передо мной. Пусть глаза мои выколет нож, что висит сейчас перед ними. Пусть уши мои зальет расплавленный свинец. Пусть я сгнию заживо и мое тело пожрет раковая болезнь. Пусть я возжелаю смерти сильнее жизни и обреку себя на вечные мучения. Если я нарушу молчание, да падут на меня все эти беды. Клянусь огнем Ра и мечом Ра. Да будет так».

Аллейн кратко и энергично выругался, запер альбом и принялся за вторую папку. На ней стояла надпись «Химическая компания Приморских Альп», и содержала она имена, даты и цифры, видимо, обозначавшие доходы и расходы. Аллейн насторожился. Компания, похоже, получала астрономические прибыли. Чуткие тонкие пальцы Аллейна в ровном темпе перелистывали одну страницу за другой.

Вдруг они резко замерли. Внизу одной из страниц, исписанной неразборчивым почерком, красовалась скромная, но четко и не без изящества исполненная подпись — П. Е. Гарбель.

Зазвенели колечки в коридоре. Аллейн запер ящик, и вернувшийся Баради застал гостя увлеченно склонившимся над де Садом.

Баради привел с собой Карбэри Гленда. Аллейн без труда догадался зачем. Гленда представили. Он торопливо сунул Аллейну свою влажную дрожащую руку и тут же запрятался в дальний темный угол, откуда, пощипывая бородку, исподтишка поглядывал на гостя, разрываясь между любопытством и неприязнью к новому знакомому, заставшему его в столь плачевном состоянии.