И иголкой Ваньку Жорнова тронули; а он все не встает.

– Ну, так подайте же мне мой спирт с образника, – приказала Марфа Андревна.

Подали спирт; Марфа Андревна сама наклонилась и приложила бутылочку к носу Ваньки Жорнова, и только что ее отомкнула, как Ванька Жорнов вскочил, чихнул, запрыгал туда, сюда, направо, налево, кубарем, – свалил на пол саму Марфу Андревну и в несколько прыжков исчез сам в лакейской.

– Да какой это такой у вас Ванька Жорнов? – спрашивала после того Марфа Андревна, укладываясь в самом веселом расположении в свою постель.

– Холоп, сударыня-матушка.

– Холоп! да мало ли у меня холопей! Покажите мне его завтра, что он за ферт такой?

И вот назавтра привели перед очи Марфы Андревны Ваньку Жорнова.

– Это мы тебя вчера ночью били? – спросила Ваньку боярыня.

– Никак нет, матушка, – отвечал Ванька Жорнов.

– А покажи левую ладонь. Ага! где же это ты укололся?

– Чулок, матушка, вез, да спичкой поколол.

– А подите посмотрите в его сундуке, нет ли там у него мокрой рубахи?

Посланные пошли, возвратились и доложили, что в сундуке у Ваньки Жорнова есть мокрая рубаха.

– Где ж это ты измок, сердечный?

– Пот меня, государыня матушка, со страшного сна облил, – отвечал Ванька Жорнов.

– Молодец ты, брат, врать! молодец! – похвалила его Марфа Андревна, – и врешь смело и терпеть горазд. Марфа в Новегороде сотником бы тебя нарядила, а сбежишь к Пугачу, он тебя есаулом сделает; а от меня вот пока получи полтину за терпенье. Люблю, кто речист порой, а еще больше люблю, кто молчать мастер.

Терпенье и мужество Марфа Андревна очень уважала и сама явила вскоре пример терпеливости в случае более серьезном, чем тот, в каком отличился перед ней лакей Ванька Жорнов. Вскоре-таки после этого происшествия с Ванькой Жорновым, по поводу которого Марфа Андревна вспомнила о Пугаче, вспомнил некто вроде Пугача и о Марфе Андревне.