Александр Островский. Старый друг лучше новых двух
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Татьяна Никоновна, мещанка, хозяйка небольшого деревянного дома. Оленька, ее дочь, портниха, 20-ти лет. Пульхерия Андревна Гущина, жена чиновника. Прохор Гаврилыч Васютин, титулярный советник. Небольшая комната; направо окно на улицу, подле окна стол, на котором лежат разные принадлежности шитья; прямо дверь; налево за перегородкой кровать.
Оленька (сидит у стола, шьет и поет вполголоса): Ах, житье, житье! (Вздыхает.) Надо опять к Ивану Яковличу сходить, погадать про судьбу свою. Прошлый раз он мне хорошо сказал. По его словам выходит, что чуть ли мне не быть барыней. А ведь что ж мудреного? нешто не бывает? На грех мастера нет. Прохор Гаврилыч ведь обещал жениться, так, может, и сдержит свое обещание. Хорошо бы было; доходы он получает- большие; можно бы тону задать. Вот только разве семья-то у него, а то бы он женился, он на это прост. Да ведь и все они судейские-то такие. Я прежде сама дивилась, как это они, при своих чинах, да на нашей сестре женятся; а теперь, как поглядела на них, так ничего нет удивительного. Тяжелые все да ленивые, компанию такую водят, что им хороших барышень видеть негде: ну, да и по жизни по своей они в хорошем обществе быть не могут, – ему тяжело, он должен там тяготиться. Ну, а с нами-то ему ловко, за ним ухаживают, а он и рад. Ему без няньки одного дня не прожить, ему и платок-то носовой в карман положь, а то он забудет. Ходит только в свой суд да денег носит, а уж другим чем заняться ему лень. Пристану-ка я к Прохору Гаврилычу: «Что ж, мол, ты жениться обещал», – разные ему резонты подведу – авось у нас дело-то как-нибудь и сладится. Уж как я тогда оденусь! Вкусу-то мне не занимать стать, – сама портниха. (Поет.) и т. д. Татьяна Никоновна входит.
Оленька и Татьяна Никоновна. Татьяна Никоновна. Знаешь что, Оленька, я хочу тут к окну-то занавеску повесить. Оно, конечно, красота небольшая, а вес как будто лучше. Оленька. А я так думаю, что не к чему. Татьяна Никоновна. А к тому, что прохожие всё заглядывают. Оленька. Что ж, вы боитесь, что сглазят нас с вами? Татьяна Никоновна. Сглазить-то не сглазят, да ты-то все у меня повесничаешь. Оленька. Вот что! Скажите пожалуйста! Татьяна Никоновна. Да, толкуй тут себе, а я все вижу. Оленька. Что же такое вы видите? Скажите, очень интересно будет послушать. Татьяна Никоновна. А ты бы вот меньше тарантила! А то не дашь матери рта разинуть, на каждое слово десять резонтов найдешь. Ты только знай, что от меня ничего не скроется. Оленька. Тем для вас больше чести: означает, что вы проницательная женщина. Татьяна Никоновна. Да уж конечно. Оленька. А коли вы проницательны, так, значит, вы знаете моих обожателев. Татьяна Никоновна. Разумеется, знаю. Оленька. А вот ошиблись: у меня их нет! Татьяна Никоновна. Ты мне зубы-то не заговаривай. Оленька. Ну, скажите, коли знаете! Татьяна Никоновна. Екзамент, что ли, ты мне хочешь делать? Сказано, что знаю, вот ты и мотай себе теперь на ус. Ты думаешь обмануть мать – нет, шалишь: будь ты вдесятеро умней, и то не обманешь. Оленька. Коли вы чувствуете себя, что вы так длинновидны, пускай это при вас и останется. Татьяна Никоновна. Да-с, длинновидны-с; потому что вам доверия сделать нельзя-с. Оленька. Отчего вы так воображаете обо мне, что мне нельзя сделать доверия? Татьяна Никоновна. Потому что все вы баловницы, вот почему; а особенно которые из магазина. Вот ты долго ли в магазине-то пожила, а прыти-то в тебе сколько прибыло! Оленька. Когда вы так гнушаетесь магазином, отдали бы меня в пансион. |
