Хамза обвел рукой пустую улицу с одиноко стоящими машинами. Виктор вертел головами в поисках подходящего автомобиля и в надежде приметить хоть одного нормального, не зараженного человека. Но окна и балконы пустовали. Неужели никто здесь больше не живет? Сколько можно хорониться в квартирах! Враг уже не у ворот, он у вас под домом, давно пора заявить о себе и начать бороться. Или что, все такие умные и загодя запаслись необходимыми вещами на несколько недель вперед?

— Глаза у них, конечно, это нечто, — продолжал Хамза. — Они вроде бы снова становятся похожими на людей, но в то же время и нет, понимаешь? И ведь сейчас они на нас смотрели без какой-то ярости и злости, просто настороженно. У меня, если честно, возникает нехорошее предчувствие насчет всего этого.

— Предчувствие? Какое?

— Сразу скажу — я не ученый, от социологии, биологии и вообще любой науки я далек, — Хамза, кстати, нередко начинал свою речь со вступления, хоть сам терпеть не мог предисловий и каждый раз бесцеремонно прерывал их, как сегодня утром. — Но я много повидал, общался с самыми разными людьми, так что какой-никакой опыт у меня есть. Ты слышал что-нибудь про коллективный разум?

— Доводилось, — кивнул Виктор. — Но ничего конкретного не помню.

— Так вот, эта инфекция точно активирует в них какую-то программу, некую заранее кем-то созданную последовательность действий. Поначалу идет инкубационный период, серьезная внутренняя перестройка — человек превращается в зомби, начинает махать кулаками, кусаться, прыгать на каждого, кто попадается в поле зрения. Ты ведь помнишь, они нападали на всех, даже на таких же монстров. То есть кого-то заражать умышленно зомби не пытались. Все, что им было нужно — устранить противника, сделать так, чтобы они перестал оказывать сопротивление и, как следствие, представлять угрозу. Так что заражение больше похоже на побочный эффект, когда человека искусали или испачкали инфицированной кровью, потом шарахнули чем-нибудь по голове и он потерял сознание, но не умер.

— Вполне возможно. А зубы они пускали в ход от того, что это просто древний инстинкт, хранящийся в наших генах с незапамятных времен. Укусить кого-нибудь, чтоб испугался и удрал, а если враг не бежит или бежит плохо, значит, надо с ним покончить — он либо слишком силен, либо слишком слаб. И в обоих случаях он заслуживает смерти.

— Именно. А сейчас все успокаивается. Они потихоньку переходят к организованным структурам — группам, или, если хочешь, стаям, и защищают территорию, которую считают своей. От всех защищают, и от нас, и от других стай и одиночек, которых, кстати, все меньше. Но при этом, если особой угрозы в нас нет, они уже не всегда готовы бросаться под пули. Но это было позавчера. Вчера мы просидели весь день дома. Но логика проста — были одиночками, превратились в стайки…

— Я понял, куда ты клонишь, — Виктор уловил мысль Хамзы. — Они будут объединяться в более крупные структуры. Несколько групп соберутся вместе и образуют крупный отряд, а потом все зомби города будут заодно, и так далее, по нарастающей.

— Верно, я к этому и вел. Не знаю, правда, чем это конкретно нам грозит, но хорошего все равно мало. На месте военных я бы начал равнять с землей вообще все крупные населенные пункты. Отвоевать их неповрежденными все одно не удастся. Ты только представь, Виктор, в Париже жило два с половиной миллионов человек. Многих ли ты сейчас видишь на улице? Кто-то спрятался, кто-то сбежал, но это единицы. А две трети, а то и три четверти населения заразилось, многие еще и погибли.