|
У нас он лежал долго и не делал бед. Может быть, ты найдешь и другое такое место. Но сначала скройся. Пусть никто даже не подозревает, что у тебя есть. Так лучше всего. Но тебя будут искать, всегда. К ним вышла Дия, села рядом со стариком, и гладила его по руке почти до рассвета. Но до рассвета Азиз не дожил. Они похоронили его в песке. Потом Остужев тихо сложил вещи в мешок и сел на прощание рядом с Дией. — Куда ты пойдешь? — На север, а потом на восток. Там есть удивительная земля Сибирь. Зимой там бывает снега больше, чем в Сахаре песка. — Он немного помедлил, и неожиданно для самого себя спросил: — Поедешь со мной туда? — Да! — крикнула Дия раньше, чем он закончил вопрос. — Тише, ребят разбудишь! — погрозил он ей пальцем. — А прощаться нам ни к чему. И песок замел следы копыт его коня на долгие четырнадцать лет. Эпилог 1812 год Армия таяла. Она таяла, когда шла к Москве — солдаты гибли в боях и от болезней, самые счастливые уезжали на родину залечивать раны. Она таяла в Москве, когда каждое утро находили новые трупы захватчиков. Но по настоящему армия начала таять на пути от Москвы к границе. — Что происходит, Мюрат? — мрачно спросил он как-то у начальника кавалерии. — Почему они бросают пушки? — Солдаты! — пожал плечами жизнерадостный Мюрат. — Они всегда так. Чуть голодно, чуть холодно, сразу думают: а зачем мы еще эту пушку тащим? Вот сломает коняга ноги, так и поедим, и пушку тащить не надо. Не на своем же горбу? Вот так подумают, подумают, а потом коняга ломает ногу. И дальше идут сытые, налегке. — Это не мои солдаты, Мюрат. Мои солдаты не бросают оружие. — Наполеон кутался в зимний плащ, но холод шел изнутри. Он знал ответ, но все равно спрашивал Мюрата: — Я буду собирать новую армию, и в следующем году начну новую кампанию против России. Но этих солдат я не возьму. Смотри, они и ружья бросали! — Солдаты! — Мюрат отворачивался, чтобы Император не видел его улыбки, пусть и невеселой. — Они всегда так. Ни пуль, ни пороха нет, и зачем я тогда тащу это ружье? Скажу, что его разбило осколком шрапнели, и пойду дальше налегке. — Это не мои солдаты. Лев оставил его, и теперь Наполеон иногда спрашивал себя ночью: правильный ли он сделал выбор? Может быть, стоило отдать Пчелу? Впрочем, Остужев не давал ему выбора, он требовал Льва... Мысли Бонапарта путались, и тогда он прижимал Пчелу к груди. И доброе, трудолюбивое насекомое гудело, что все правильно. Пока есть порядок в голове, достичь можно всего. Надо только успокоиться, и мысли снова станут четкими и ясными. Тогда Наполеон соберет новую армию и отомстит. Он вернет Льва! Ведь существует древнее пророчество, согласно которому обладатель Пчелы должен получить Льва, Саламандру и «Предмет предметов», чтобы стать живым богом и править вечно... Бонапарт просыпался в холодном поту и подолгу смотрел на карту. Он видел, как отступление превращается в бегство, а бегство в разгром. И пока он смотрел на карту, Пчела все так же уютно и размеренно гудела ему то, что легко было просчитать. Ему не собрать новой армии. Союзники отвернутся. Присоединенные к Франции земли взбунтуются. Русские, немецкие, австрийские и, конечно же, британские сапоги будут топтать землю страны, которая стала больше чем его родиной — стала его Империей! Ничего уже не удержать. И тогда он снимал Пчелу с шеи и швырял на карту. Без нее в такие моменты было легче. Вспоминался Египет. Тоже чужая страна, тоже ненависть населения, только вместо снега — песок. Там армия тоже потерпела поражение. Но не проиграл Наполеон, потому что не проиграл Лев. Покидая армию и зная, как нелегко придется в Египте французам без связи с родиной и без непобедимого генерала, Бонапарт уже не испытывал ни малейших угрызений совести. Где-то там, пожалуй, она и осталась, в подземелье Сфинкса, куда Джина Бочетти принесла любимому Саламандру. |
