|
И если история почтет неизлишним делать несколько подробную характеристику эмбриологических движений того слабого зародыша литературы, который и в наше время еще едва достиг развития младенца, неясно лепечущего некоторые слова, содержащие какой-то — впрочем утешительный — намек на человеческую речь, — если, говорим, история будет интересоваться характеристикою того времени, личность В. Л. Пушкина доставит ей для этой довольно бесцветной картины два-три из наиболее ясных очертаний. «Если» — неужели мы имеем право употребить этот предполагающий, но не удостоверяющий союз? [В самом деле, если мы не без причины посмеиваемся над французскими лиллипутами]. Да, кажется, что если вто «если» отбросить, как слишком шаткое, то прийдется заменить его более положительным «едва ли». В самом деле, ведь мы подсмеиваемся же, если в каком-нибудь жалком французском журнахе, например, какой-нибудь L'IIIustraiion, не уступающей достолюбезностью нашей покойной «Иллюстрации», — встретим среди других, более дельных толков статейку о новом стиходельном произведении какого-нибудь Вьенне, нападающего на слова indemniaer, razzia и т. п., безобразящие, по его мнению, французский язык, — мы подсмеиваемся над журналом, который пускается в такие прения, да и над французскою публикою, допускающею литераторов заниматься такими пустяками, — и смеемся совершенно справедливо; но кто же и занимается втими толками? Вьенне [который не стоит в уровень даже с Февалем], которого еще никто не причислял к первоклассным или хотя второклассным писателям; L-' Г Hustration, в которой не участвует ни один нз мало-мальски даровитых писателей. Спрашивается, какую же цену имеют эти прения? И какова была бы литература, в которой главное движение состояло бы в толках о языке?
Но] Быть может, скажут - Стр. 780, 8 строка. В рукописи: у нас [великого поэта, который дал бы новее и самое благотворное направление нашей поэзии. Читатели знают, чго мы говорим это о Веневитинове. Сколько мы знаем, никто из первостепенных наших поэтов не чувствовал так глубоко всей необходимости оживить литературу привитием к ней современной науки, и никто не был способнее его исполнить это великое дело, потому что никто не был, при равном поэтическом таланте, одарен столь сильным влечением к науке и столь могущественным умом. Мы не хотим пускаться в гипотезы и отгадывать, каковы были бы в своих частностях следствия более продолжительной деятельЬости этого человека; но каков был бы общий результат, мы положительно видим по результатам деятельности людей, которые подобным образом действовали на наших писателей и публику, хотя и не тем путем действовали, потому что не были поэтами. Если их деятельность была так благотворна и плодотворна, — то насколько теперь была подвинута наша литература силою великого поэта, которому талант дает силы подчинять своей обаятельности массу, недоступную другим влияниям, кроме силы поэзииі Проживи Веневитинов хотя десятью годами более — он на целые десятки лет двинул бы вперед нашу литературу… О его поэтическом таланте мы не будем говорить, — огромность его признана всеми. Не будем говорить н о его образованности, какой мало примеров. Но мы хотим сказать хоть два-три слова о залогах того стремления, служением которому была бы деятельность этого таланта. В этом отношении замечательна статейка Веневитинова «Несколько мыслей в план журнала». Не будем разбирать частных предположений и мнений юноши — место не позволяет нам вдаваться в подробности, — но сущность мыслей состоит в следующем: главная цель, к которой должны быть направлены все нравственные усилия народа— просвещение. «Какими же силами подвигается Россия к этой цели? Какой степени достигла она в сравнении с другими народами на сем поприще, общем для всех? Вопросы, на которые едва ли можно ожидать отаета, ибо беспечная толпа наших литераторов, кажется, не подозревает их необходимости». |
