– Паршивый выдался денёк, а?

Неудачница.

Именно так ощущала себя Алиса, нервно ерзая на стуле перед стойкой бара в ожидании, когда подадут её «чего нибудь покрепче». Убегая от свалившихся на нее проблем из дождливого Питера в сверкающий огнями Сан Франциско, она думала, что смена обстановки поможет ей перевернуть черную страницу в жизни и начать все с начала. Но горький, разъедающий нутро осадок проследовал за ней через океан, и его не получалось сбросить с души, как лишний, ненужный груз с борта самолёта.

Все началось с того, что человек, которого она считала постоянной и неотъемлемой частью своей жизни, человек, с которым она видела своё надёжное будущее, ушел от нее к её собственной подруге со странной формулировкой «я не могу тягаться с твоими фантазиями». А разве она просила его об этом? Конечно, Глебу было далеко до героев её книг, в которых она воплощала своё видение идеального мужчины, но ведь она никогда, ни единым намёком не дала ему понять, что он в чем то хуже, чем мужчины её грёз. Алиса прекрасно понимала, что таких мужчин, наверное, попросту не существует на свете, но не могла отказать себе в том, чтобы хоть немного помечтать.

И вот теперь она осталась одна. И что хуже всего – после ухода Глеба её идеальные мужчины тоже покинули её. Вот уже целый месяц она не могла написать ни строчки. Слова, всю жизнь охотно ей подчинявшиеся, теперь отказывались складываться в стройные, красивые предложения. Мужественные мужские образы, которые раньше всегда представали перед воображением такими живыми, в последнее время стали плоскими и размытыми. Отрицательные отзывы читателей на первые главы нового романа стали последней каплей в море поглощающего отчаяния. Алиса бросила писать вовсе. Иногда она, впрочем, делала попытки возобновить творчество, но все, что ей удавалось из себя выдавить, неизменно уничтожалось кнопкой «бэкспейс», потому что было совершенно нечитабельно. И сейчас она чувствовала себя как человек, внезапно лишившийся того, чем обладал всю жизнь – руки, ноги, голоса, слуха… Таким же инвалидом, только словесным, ощущала себя и Алиса.

Страшнее всего было думать о том, что будет с ней, если писательский кризис не прекратится в ближайшее время. Она ведь больше ничего не умела, кроме как сочинять книги. Да и не хотела уметь.

Бармен поставил перед ней бокал с коричневой жидкостью, по виду – виски. Алиса опрокинула в себя его содержимое одним махом, стремясь поскорее найти забвение в алкогольных парах. Закашлялась. И услышала рядом с собой мужской голос:

– Паршивый выдался денёк, а?

Алиса взглянула на заговорившего с ней мужчину и едва не поперхнулась второй раз.

Ходячий секс – это было самое подходящее к нему определение. В данном случае, правда, скорее сидячий, но все равно секс. Растрепанные светлые волосы до плеч, небрежная небритость, проницательные голубые глаза и мощная, атлетически сложенная фигура делали его живым воплощением женских фантазий. Если бы ей вдруг предложили экранизировать одну из её книг, она бы дорого дала, чтобы заполучить такой экземпляр на главную роль. Губы Алисы болезненно скривились при мысли о книгах и своей неспособности писать. Теплу, разлившемуся в желудке от порции виски, оказалось не под силу отогреть душу и затуманить мозг. Впрочем, она ещё только начала свой алкогольный марафон.

Что там у нее спросил этот красавчик? Паршивый денёк? Если бы.

– Жизнь, – коротко отозвалась Алиса с усмешкой и пояснила на случай, если он не понял: – Паршивая жизнь.

Марк приподнял брови, безошибочно распознав в речи незнакомки характерный акцент и сразу перешел на второй родной для него язык.

– Русская?

Кажется, она удивилась, услышав из его уст этот вопрос. А может, не поняла, как он распознал её национальную принадлежность так быстро.