По мере того как маркиз удалялся от Лондона новизна этой дьявольской затеи утратила свою привлекательность. Ему предстояло три для пути, но несмотря на роскошь и удобство экипажа, совершенно не улыбалась перспектива провести столько времени в замкнутом пространстве.

Хит отказался составить ему компанию, даже несмотря на удовольствие, которое сулила месть Роберта. Марлоу сослался на семейные дела. Клифтона он разыскать не сумел, а Сэквилл заявил, что лучше примет постриг, нежели поедет в деревню.

Вот и пришлось Роберту отправляться в путь в гордом одиночестве. В окна экипажа залетала пыль, а яркие солнечные лучи разгоняли царивий в экипаже полумрак. Роберт положил ноги на противоположное сиденье, проклиная тесноту, и тысячу раз пожалел, что не мог поехать в Дербишир верхом. Впрочем, он никогда не подверг бы своего любимого мерина испытанию такой дорогой. Колесо угодило в глубокую колею, и экипаж тряхнуло так, что Роберт ощутимо ударился головой, несмотря на мягкую обивку. Чертыхнувшись, он откинулся на подушки, и еще недавно казавшаяся удачной идея теперь доставляла ему колоссальное неудобство.

Надо непременно сообщить об этом матери: пусть знает, с каким вниманием он отнесся к ее просьбе.

Утром третьего дня, когда до цели оставалось всего каких-то двадцать с небольшим миль, Роберту начало казаться, будто экипаж значительно уменьшился в размерах. Долгое пребывание в замкнутом пространстве оказалось настолько невыносимым, что он рискнул арендовать коня. Хозяин конюшни на постоялом дворе предоставил ему довольно крепкое животное, и молодой человек тотчас же вскочил в седло.

Солнце палило нещадно, но, слава богу, Роберт оказался на свежем воздухе. Уложив в седельную сумку самое необходимое, он приказал кучеру и камердинеру остановиться в Макклсфилде – ближайшем крупном городке, поскольку собирался провести несколько дней, прежде чем отправиться в Салмсбери, в Мэрифилде. Там Роберт готов был остаться на целую неделю, поскольку так же, как и отец, ценил хорошую рыбалку. К тому же после всех треволнений было бы неплохо немного отдохнуть за городом. А уж братец Уилл, чьи конюшни славились чуть ли не на всю Англию, наверняка не допустит, чтобы он возвращался в Лондон на каком-то ужасном, взятом напрокат коне.

Перевалило за полдень, когда Роберт подъехал к повороту на Мэрифилд, а еще через милю добрался до крошечной деревушки и напоил коня на постоялом дворе «Бык и собака». До Осборн-Хауса оставалось всего три мили, и Роберт уже начал думать, что окажет Уинстону услугу, если оставит его дом в своей собственности: слишком далеко от цивилизации находился Осборн-Хаус, к тому же местные жители показались неприветливыми и ленивыми. Его попытки узнать дорогу были встречены враждебностью и настороженными взглядами. Узнав, кто он такой, люди не спешили проявить уважение и не выказали желания его проводить.

К такому обращению маркиз не привык: обычно титул открывал перед ним все двери, вынуждая почтительно кланяться даже самого отъявленного лентяя, – а на сей раз все, к кому бы он ни обращался, отворачивались. После столь холодного приема сельская глубинка и замечательный местный эль уже не казались Роберту такими уж привлекательными, так что переночует и двинется в путь, даже если для этого придется арендовать самую жалкую клячу в округе.

Дорога, что вела к Осборн-Хаусу, представляла собой узкую протоптанную тропу между живой изгородью и глубокой, полной грязной воды канавой, за которой расстилался луг. Казалось, с того момента как Роберт покинул деревню, солнце стало палить еще безжалостнее. Пришлось остановиться возле указателя: немного перевести дух в тени сучковатого боярышника и отереть вспотевший под шляпой лоб.